Игра Владыки

Перед глазами плыло, в голове тяжелым грохотом стучала кровь, эхом расходясь по всему телу тягучими волнами ноющей боли. Казалось, в животе поселился острый ком иголок, медленно наматывающий на себя кишки, кипящим маслом расползающийся по венам вместе с кровью. Молодой пилот прислонился горящей спиной к прохладному металлу переборки, зажмурился, пережидая внезапно накативший приступ, от которого помутилось в голове и на какое-то краткое мгновение мир мигнул в звенящем гуле.

Очнулся он уже на полу, скрутившись, прижимая руки к животу. На щеке холодила прохладная мокрая дорожка, уходящая от носа к уху, легкая ломота в теле, раздражавшая уже четвертые сутки, сменилась предательской слабостью, мешавшей сейчас встать и поставить на место вывернутый связной узел. Осталось же совсем немного: подключить питание в аккуратно снятый блок и поставить его в нужное гнездо. И можно будет связаться с группой высадки… с братом. Сил восстановить подачу энергии к двигателям уже не останется, хотя работы немного: росский воин лишь ввернул предохранители до упора, но аккуратно, не сорвав резьбу и не повредив энергоцентраль аэрокосмического корабля.

Мир снова мигнул, погружаясь в прерывистый тягучий сумрак. Ниоми рвано выдохнул, упираясь лбом в холодный металл, попытался встать, но рука подломилась, и он вновь рухнул на пол. В голове кровь била тяжелым набатом, забивая мысли и не давая нормально думать, горели легкие, остро дергало в животе. На языке — металлический привкус.

Беззвучных шагов он не услышал. Не различил в тяжелом мутном гуле досадливый хмык и недовольный раздраженный взрык. Он видел лишь смазанную тень, склонившуюся над ним, почувствовал прикосновение прохладной ладони к горящему лбу.

–   Брат? – прошептал он. – Брат, это ты?

Тень исчезла из поля зрения, сильные руки подхватили его, поднимая с пола. От рывка помутилось в голове, и уже проваливаясь в тягучий гулкий мрак Ниоми услышал тихий-тихий ответ, принесший облегчение и давший надежду:

–   Я…

 

Зуан осторожно положил на металлический стол молодого пилота, достал метательный нож, споро срезал с парня летный комбинезон. Яркие зеленые глаза мерно сияли раскаленным золотом гнева и ярости, проблескивая призрачной зеленью: ему не понравилось то, что он увидел по возвращению на ишонский корабль, ему не нравилось то, что он делает, его раздражала собственная слабость, но менять решение он не собирался. Раз уж пошел на поводу давних воспоминаний, раз поддался слабости и дал надежду мальчишке…

Нарим зло зарычал, снимая крохотную аптечку с гнезда на спине. Тихий, хриплый, полный отчаяния голос, шепчущий с детской надеждой: «Брат, это ты?», ударил по больному. Пальцы судорожно дернулись, когти скрежетнули по столу с противным скрипом.

–   Почему ты так на него похож? – хрипло спросил воин у неслышащего его парня, мелко дрожащего в лихорадке, приклеивая к мокрому от пота запястью анализатор.

Крохотный прибор проверил организм, сбрасывая информацию на имплантат хозяина. Зуан удивленно приподнял бровь, развесил уши в немом изумлении. Предполагал, конечно, симптомы очень уж характерные, но… Он покачал головой. Надо же. Огневка. Обычная, но запущенная огневка, вышедшая на финальную стадию. Без должного лечения — летальную.

–   Как ты умудрился подхватить эту дрянь? – пробормотал росс, задумчиво рассматривая молодого ишон. – Вам что, даже простейших антибиотиков не колют при высадке на чужую планету и инструктаж не проводят?

Сейчас, когда длительный инкубационный период прошел, болезнь развернулась на всю мощь. Резко, без предупреждения срубая жертву в жестокой лихорадке. Огневка не опасна и легко лечится на ранних стадиях даже слабыми антибиотиками, широко распространенными в любой более-менее развитой цивилизации, но сама по себе эта болезнь не развивается, она лишь сопровождение… дополнение к укусам некоторых местных насекомых. Даже при лечении самой огневки риск умереть от личинок насекомых остается. Если вовремя не заметить, если не убрать яйцо… смерть в лихорадке огневки может оказаться милосерднее и быстрее.

Место укуса он нашел не сразу. Парня пришлось осмотреть дважды, пока он не заметил внизу живота небольшое припухшее и покрасневшее пятно, похожее на обычный фурункул на ранних стадиях развития. Под припухлостью — плотный подвижный комок, едва прощупывающийся пальцами.

Острый кончик метательного ножа вспорол кожу, осторожно надрезая мышцы. На какие-то доли миллиметра, чтобы ненароком не повредить тоненькую пленку. Еще надрез, еще, пока не обнажилась поверхность разбухшего яйца. Пилот глухо застонал, дернулся всем телом.

–   Зачем я это делаю? – сам у себя флегматично спросил Навь, запуская пальцы в рану и вытаскивая плотный белесый шар.

Мальчишка-ишон завозился, тихонько вскрикнул от боли. Когтистая рука легла на шею, пальцы чуть надавили, и пилот вновь обмяк, так и не придя в сознание.

Навь брезгливо бросил яйцо на пол, вытер окровавленную руку о комбинезон пилота, достал из аптечки инъектор. Глядя на лежащего на столе паренька, молодого, едва-едва достигшего первого совершеннолетия, по меркам нарим — еще ребенка, воин перекатывал между пальцами золотистую капсулу и… колебался.

Краткое мгновение слабости, сохранившее жизнь пилоту, давно прошло, как и приступ ностальгии по оставшейся на родной планете семье. Нож приятно холодил пальцы левой руки, в правой — инъектор и капсула с разработанной многие тысячи лет назад при покорении иных миров биоблокадой: мутагенной агрессивной дрянью, встраивающейся в организм носителя и его иммунную систему. Золотистая жидкость в капсуле — последняя разработка, лишь недавно введенная повсеместно в Росской Империи, вершина биотехнологий нарим, наделяющая практически неубиваемым иммунитетом, столь необходимым при работе в чужих биосферах с активной и часто враждебной микрофлорой.

В аптечке у любого воина всегда есть три дозы. У него осталось две. Считая ту, что он держит в руках.

Тяжко вздохнув, Зуан отложил нож, обрезком комбинезона стер пот с кожи на груди паренька, приклеил инъектор и запустил крохотное устройство, впившееся в тело острыми щупами и закрепившееся до конца работы. Биоблокаде требуются сутки на полную интеграцию с организмом носителя и еще около декады на то, чтобы уничтожить все постороннее и вредоносное, уже попавшее в тело. Какое-то время мальчишка проваляется с лихорадке, но потом…

Воин недовольно дернул ухом, с садистским удовольствием раздавил яйцо, размазывая уже подросшую личинку по металлу пола, залепил небольшой разрез медицинской бактерицидной липучкой и вышел из крохотной кают-компании, сумрачно буркнув под нос:  

–   Не разочаруй меня…

 

* * *

 

Портал мерно сиял в сумраке просторного зала, освещая призрачным холодным светом двоих мужчин. Одного – в легкой броне, снаряженного для длительного рейда, и второго – всклокоченного, сумрачного, держащего в руках узкий прямоугольный бокс.

–   Готов? – тихо спросил Нутарэ.

Немион медленно кивнул, стоя с крепко закрытыми глазами. Тело расслаблено, руки – опущены по швам, кончики пальцев подрагивают. Медленный вдох, выдох, он открыл глаза, взял бокс и подвесил за спину.

–   Держи связь. Хотя бы раз в сутки давай сигнал. – древний Творец запнулся, давя рвущиеся наружу слова.

–   Раз в сутки – нет. Буду выходить на связь, когда буду в зонах ффола. – Немион бледно улыбнулся. – Не надо нервничать, Арэ. Не впервой туда иду.

Синие глаза сузились, пальцы судорожно дернулись. Давние воспоминания были очень яркими, несмотря на бесконечность прожитых лет. Воспоминания о месте, куда уходил его друг.

–   Присмотри… – тихая просьба.

–   Присмотрю. – короткая пауза. – Возвращайся…

Немион улыбнулся, хлопнул старшего Триады по плечу.

–   Вернусь. Иди, Арэ. И не трави себе… нервы.

Древний Творец с изуродованным даром рвано дернул головой в кивке, развернулся и покинул зал, оставив друга у мерно светящегося портала, ведущего на каменистую пустыню у границ колоссальной безжизненной равнины Пустошей Иверо.

Немион повел плечами, последний раз проверяя, как подогнано снаряжение, подхватил лежащее на полу оружие и вошел в поле переноса.

 

* * *

 

Колкая щекотка растекалась по рукам подобно легкому онемению. Тончайшие иголочки прокалывали кожу статическими щелчками, собирались мелкими световыми проблесками на коже. Эти всполохи мерцали во мраке подземного зала подобно потревоженному защитному барьеру, растекались рябью по коже и бодрили как всплеск адреналина. Они не причиняли мне ни вреда, ни боли, но каким-то звериным чутьем я понимала: одна ошибка, одно неверное действие, и меня размажет по этой планете вместе со всем залом, подземными катакомбами и половиной леса.

Мне нельзя психовать. Нервничать. Бояться. Ничего этого – нельзя. Зуана рядом нет – он ушел заканчивать свои дела на корабле и добывать нам пищу. Отсутствует уже час как, и будет – еще несколько. Он не вернется, пока я такая. Образы прилетали от него всё чаще и полнее, более объемные и живые. Только что я видела, как он копался пальцами в животе у мальчишки-пилота, как размазал мыском ботинка сегментную личинку с палец длиной. А теперь он ушел восстанавливать корабль, услышав мою просьбу… не спешить. Не возвращаться, пока я такая. Он услышал и понял, я знаю, иначе не тратил бы время на ремонт чужого корабля, исправляя повреждения, нанесенные его же рукой.

Хорошо…

Прикрыв глаза, я вслушалась в себя. В колкую щекотку и нарастающее давление в теле. Не физическое, нет. Другое. Знакомое. Казалось, я знаю, что это и как быть. Этот незабываемый пузырь под легкими, от которого становится так легко и так тяжело одновременно. Он распирает, требует выхода и тянет эфемерной легкостью на приключения. Но нельзя позволять достигать критического давления, потому как тогда накопившаяся во мне сила рванет наружу подобно лаве при извержении давно закупоренного вулкана. Так же неумолимо, неостановимо и разрушительно. Всплеском. Взрывом. Первым прорывом.

Надо… стравить. Мягко и плавно.

Кончики пальцев сложились в щепотку, собирая концентрирующееся свечение, словно сматывая липковатый шарик. Свечение выплескивающейся энергии собиралось комковато, охотно, сматываясь подобно вате.

Хорошо…

Теперь – придать этому сгустку форму…

Во мраке подземелья легко думать. Нет ничего, что отвлекало бы, что цепляло взгляд и вынуждало думать о чем-то ином. Здесь тихо и прохладно. Сюда не доносится шум леса и звуки животных. Здесь как в космосе на высокой орбите. Только я и мои мысли. Моя память и то, что со мной происходит. Зов и образы от напарника отошли куда-то на задний план, тая в этой темноте под светом призрачного блекло-серебристого свечения, окутывающего мои руки. Под одеждой не видно, но я знаю, что светится всё тело. Так должно быть. Так правильно и… неправильно одновременно.

Слишком сильно застоялось ядро. Осознание как всплеск четкого знания.

Слишком много собралось во мне дури, выплескивающейся теперь вовне подобно густому дыму, стекающему светящимся маревом. Я видела такое когда-то в сне. Но тогда закончилось всё плохо: страх, паника, чужое нападение, и как итог – половина мира словно после взрыва сейсмической планетарной бомбы. Образы – как яркие вспышки, показывающие кольца застывшего камня, испарившиеся океаны в шелесте бесконечного дождя и колоссальный кратер до оголенного ядра.

Всего лишь один маг, инициированный насильно из-за чужой глупости, зависти и трусливой ненависти, а в итоге – погибшая цивилизация и агонизирующая планета, содрогающаяся в катаклизмах дестабилизированного климата.

Мне. Нельзя. Паниковать.

Нельзя провоцировать всплеск и защитный рефлекс.

Нельзя!

Не в моем состоянии. Не с тем количеством энергии, которая окутывает мое тело подобно покрову. Не сейчас и не в ближайшие дни. Недели. Возможно – месяцы.

Мне надо стравить эту массу сырой энергии.

Это – еще не мощь. Это – моя сила. Это просто энергия, накопившаяся и ластящаяся ко мне подобно нитроглицерину, льнущему к стенке своей ёмкости, но готовому рвануть от любого, даже самого мелкого сотрясения.

Шарики собирались охотно, объединялись в единую сферу, легшую мне на ладони. Но этого – мало. Оно неструктурированное, оно не выжигает мою энергию, и она просто концентрируется подобно критический массе, отдаваясь мелкой рябью начинающегося резонанса.

Зацепив взглядом более плотную капельку, я резко ее выдернула из общей массы, вытягивая за ней паутинку энергетической линии. Так тоже можно. Можно… создавать плетения. Я видела такое. Когда-то. Во сне. В воображении. В памяти.

Точка силы вилась по воздуху под моим взглядом, вытягивая за собой энергию и создавая кружево плетения. Петля за петлей, формируя самоподдерживающийся силовой шар. Кольцо за кольцом, замыкая друг в друге и на общей середине. Кольца наливались свечением, собирались и самоцентрировались так, как и должно.

Узнаю точно что-то одно – вспомню всё остальное.

Давняя уверенность обрастала фактами и новыми образами.

Виток за витком силовая точка вытаскивала из меня лишнюю энергию, рисуя в воздухе плетения. Я не помню их названия. Я не помню где, когда и кто мне их показывал, но я помню их. Просто – картинку. Визуальный образ. Яркий и четкий, а не как ранее – смазанный и расплывающийся, стоит на нем попытаться сконцентрироваться. Каждый виток линии, каждая завитушка и замкнутый блок – все они сияли перед глазами как пропечатанная в зрачке картинка. Все они сейчас один за другим всплывали в памяти. Образ цеплялся за образ, вытягивая всю цепочку из памяти. Как и надо. Как и должно…

Вспомнив одно, я начала вспоминать другое.

Двенадцать глифов, нарисованных кончиком ножа на песке, упали мне в голову подобно краеугольному камню, ломая ту размытую призму, сквозь которую ранее я видела то, что чертила моя же рука.

Плетение завершало сборку световых шаров одного за другим, а я следила за развитием и формированием завершенного конструкта, отслеживая момент его окончательной стабилизации, когда силовые линии вспыхивают глифами и обрастают необходимой конструктивной частью. В этом и есть особенность такого способа сбора конструктов: когда составляется их каркас и подается энергия для самовольного доформирования на основе… чего? Что воссоздает эти письмена вдоль силовых линий? Что это за глифы? Почему они возникают?

Потому что таков механизм срабатывания плетений.

На чем он основан?

На… На…

Вспышка воспоминаний: яркий образ почти истлевшей книги на гладкой светлой поверхности деревянного рабочего стола, в моей руке пинцет с широкими дисками на кончиках, которыми так удобно подхватывать разваливающиеся на глазах страницы из казалось бы вечного полимера, рядом – светящаяся иллюзия с текстом, который удалось распознать. А еще – плетение, зависшее над испорченной временем книгой. То, которое… снимает информацию с… с…

С ноосферного слоя объекта.

Голову пробило тонкой иголочкой боли, по рукам плеснуло ярким свечением, критично-ярким, но… вовремя подхваченная яркая капелька силы вновь заскользила по воздуху, стремительно рисуя то самое плетение из образа.

Это же очевидно. Логично. Единственно-верно!

С чего еще можно снимать информацию, если есть только сам предмет? Если нет более ничего. Только одна-единственная вещь. Чудом сохранившаяся в пепелище погибшего мира. Как получить с нее информацию? Откуда ее можно взять?

Оттуда, куда она оседает естественным образом. С его ауры, хранящей всё, что происходило с этим предметом, с теми, кто им пользовался, и со всем миром, в котором этот объект находился. Как отпечатки пальцев разумных, бравших в руки ту книгу, на ней остались и их мысли. Знания. Образы. Информация, впитанная аурой предмета.

Если получить доступ к этому хранилищу информации, ее можно достать. Узнать. Определить. Пусть – кусочную, неполную, но – какую есть.

–   Ноосфера… – прошептала я. Голос звучал как-то странно, чуть вибрирующе и гулко. – Самый большой банк данных любой планеты или мира… цивилизации… реальности. Мультиверсума. Вопрос масштабов и прав доступа, да?

Наивно полагать, что к этому хранилищу информации можно легко подключиться. Еще наивнее считать, что, подключившись, можно получить все знания мира. Нет. Это не так. Я это знаю. Понимаю. Это как читать мысли: в колоссальном сумбуре сложно найти нужное или вообще хоть что-то важное узнать. Но – это возможно.

Вопрос опыта и знаний.

Плетение погасло и развеялось, когда я оборвала часть нитей и спустила энергию в фон. Оно мне пока ни к чему: мало сделать само плетение, надо еще уметь получать с него информацию, а блок ее обработки я вспомнить не могу. На образе информация шла напрямую на компьютер и выводилась на экран сбоку. Знаю: вспомню со временем, но не сейчас. Да и не важно оно мне сейчас.

Сейчас важнее другое.

По всем признакам я вхожу в силу и начинаю развитие как энергетически активное существо или, иными словами, как маг.  А это накладывает определенные обязательства и ограничения из-за иных потребностей. Если мой организм начал развиваться, что очевидно даже при отсутствии знаний, мне нельзя блокировать себя и необходимо регулярно стравливать весь энергопотенциал до нуля. Тогда я буду развиваться. Раскачивать резерв, как иногда говорят. Но на что мне это всё пускать? Не просто же сливать энергию в фон?

А еще мне надо как-то учиться. Вспоминать то, что я умела или умел когда-то давно.

Вечный мой вопрос. Как вернуть себе память и хранимые ею знания?

Подхватив метательный нож, я привычно начала бездумно чертить им на камне, сбрасывая задумчивость и нервы в бессмысленные и бессистемные узоры. Как всегда, когда мне надо подумать или расфокусировать внимание на бессмысленном, но знакомом узоре. Это помогает. Всегда помогало.

Острый кончик едва заметно процарапывал камень, стесывая с него грязь и плотные осадки, но в какой-то момент весь узор разом замерцал, а за острием ножа потекла наливающаяся светом линия, вплавляясь в прочный камень.

Может, не такие уж эти узоры бессмысленные… Но если это так…

Что я делаю…

Рука вела линии как по заученному, выстраивая странную ломанную конструкцию из полусфер и прямых, вписывая клинописные глифы, отзывающиеся звоном в голове и тягучим гулом.

Что-то важное… Что-то критично-важное есть в этом рисунке!

Что-то… правильное!

Наверное, только это может как-то оправдать меня, потому как я нарушала все правила безопасности и отмахивалась от доводов здравого смысла, намекающего, что нельзя бездумно чертить такие вещи на полу, особенно, если они инициируются сразу, как только кончик меняющегося на глазах ножа прорезает крепкий камень, вплавляя в него чертеж… чего?

Не помню!

Чертеж – помню. А вот что он делает – нет.

В какой-то момент весь мой мир затянуло в мерцание линий на камне и на свечение текущего подобно мягкому пластилину ножа, превращающегося в трехгранный стилет. Тишина подземелья отдавалась шелестом и шепотом множества голосов, напевающих мне странные мотивчики. Простые, мелодичные, в чем-то жуткие и бесконечно завораживающие, и я сама не заметив того начала им подпевать…

Когда у меня мигнул мир?

Куда ушло все время? Что было в эти часы?

Не знаю.

В какой-то момент я словно очнулась, разом трезвея от гипнотического воздействия странного чертежа, всё еще мерцающего на полу передо мной. Но стоило мне сфокусировать на нем взгляд, как линии начали гаснуть и распадаться, словно чертеж отработал своё и теперь уже не нужен. Линии затирались с камня вместе с его поверхностным слоем, выжигаясь и пузырясь черной жижей. Последний блок странного чертежа откатывал свое воздействие на окружающую среду, восстанавливая целостность покрытия до последней пылинки.

Хитро!

Сделал дело и распался, словно никогда его и не было. Но я его хорошо помню: каждый блок, каждый изгиб линии и каждый глиф, идущий вдоль управляющий линий. Смогу повторить, но в нем уже нет надобности, потому как этот чертеж, кем-то, не исключаю, что лично мной, вколоченный в само нутро моей личности, своё отработал, запуская череду… триггеров. Которые, по идее, должны помочь мне вспомнить.

Если я правильно поняла то, что написано вдоль линий.

–   Даже не знаю, что это: грандиозная вера в себя или безмозглость? – вяло проворчала я, удобнее перехватывая получившийся нож… ритуальный нож. – Ладно…

Корить себя я не собираюсь. Сделано и сделано. Велик шанс, что это я сама себе сделала такую закладку на будущее, которая бы гарантировала у меня пробуждение памяти при появлении достаточного энергопотенциала.

Но я точно знаю, что эта закладка в определённый момент не сработала! Я помню, что я была магом. Совсем недавно. В ближайших жизнях, но я всего этого не помнила! Триггеры не сработали. Я тогда словно начала своё развитие заново, новой личностью и с новым багажом отсутствующих знаний.

Тогда почему сработал сейчас?

Не потому ли, что некий мальчишка-маг что-то со мной сделал? Сломал какой-то… запрет… блок, из-за чего смог пробудиться этот триггер?

Вероятно.

Если это так – я ему должна. Потому как память – это самое бесценное, что у меня есть.

Я то, что я о себе помню. Я хочу вспомнить себя целиком. Все свои грани. Все жизни, которые стоит вспомнить. Всех тех, кто был со мной рядом и кого… я потеряла.

Я. Хочу. Вспомнить! Себя!

Потому как Я – это те образы из снов и полудремы, приходящих ко мне с полутора моих лет. Образы, составившие мне мой мир, сформировавшие мой характер и личность, создавшие самые интересные и яркие сказки, какие я только знала.

Ни одна прочитанная история не смогла затмить собой те, что приходили ко мне ночами, полные ярких образов, действий и приключений. Часто – жутких. Страшных. Кровавых. После них ни один ужастик, придуманный кинематографом родного мира, не мог меня впечатлить, ведь фантазия сытого обывателя с наложенными на нее запретами и ограничениями законов и морали не сможет придумать что-то более страшное и жуткое, чем реальный мир, содрогающийся под крики жертв расползающейся по миру волны восстающих мертвых или прорыва извне. Ни одна картинка катастрофы не сравнится с катастрофой, переживаемой лично. Ни одна история выживания в зомбиапокалипсисе не сравнится с памятью того, кто пережил гибель своей цивилизации и остался последним из живых на массово и стремительно мутирующей поднявшейся планете.

А я это помню.

Четко. Подробно. Ярко, словно это было совсем недавно.

Год за годом. Череда снов. Раз за разом. Повторяющихся в мелочах и лишь обрастающих новыми событиями и новыми потерями.

Я перевела взгляд на свои руки, всё еще мерцающие вольно текущей по коже энергией, которую мне некуда девать. Вобрать в себя я могу, но не стоит. Она – лишняя. Она уже высвободилась. Но распускать ее… расточительно. Я это помню и осознаю, что энергия – универсальная расчётная монета в магических мирах. Должна быть. Накопители стоят дорого. Дороже только полные. И чем больше ёмкость такого накопителя, чем больше в нем энергии, чем лучше он ее удерживает и чем меньше потери в фон, тем дороже такой накопитель.

Деньги, имеющие практическое применение. Универсальная и самая ценная доступная валюта.

А если… если спустить все излишки в такие накопители?

Я же знаю, что они делаются просто. Элементарно. Для того, кому они нужны, чтобы стравливать высокий природный фон…

Я же помню…

Ведь было же что-то подобное. Накопитель. Кристалл особого строения и структуры, способный поглотить и удержать в себе колоссальное количество энергии. Не устройство. Просто – кристалл. Прозрачный как слеза, крепкий как броня космического корабля, создаваемый походя на ладони как… образец структурирования тонких силовых потоков.

Голова вновь разболелась, пробив виски острыми жгучими иголочками и ватным прессом, как всегда, когда я пытаюсь что-то судорожно вспомнить по обрывистым картинкам. Как когда-то я вспомнила номер телефона, увиденный лишь единожды, когда я его записала на клочок потерянной бумажки.

У меня прекрасная визуальная память. Я помню десятилетиями до мельчайших подробностей любые картинки и легко их вспоминаю, если образ подзатерся в памяти. Так что мешает мне вспомнить сейчас? В чем разница?

Память, она или есть, или ее нет. Не важно, в какой жизни это было. Или помнишь, или нет. А я же помню! Вот он, образ! Только вспомнить чуть лучше. Чуть точнее картинка…

Голова болела все сильнее, отдаваясь пульсаций в висках и давлением в глазах. Но… образ становился ярче, всплывая из тумана забытья.

Я могу создать кристалл, повторив его кристаллическую решетку. Но накопитель – он не совсем материальный в привычном смысле и это вообще не кристалл как таковой. Это лишь плотное состояние энергии, законсервированной и принявшей нужную форму. А кристаллическая решетка лишь помогает придать этой энергии нужную форму и свойства.

Состояние энергии…

Всё вокруг – энергия, не более того. Это скажет любой физик. Каждый атом. Каждая молекула. Каждое вещество. Просто – энергия. Все мы – энергия. Я ее вырабатываю и тем самым являюсь магически активным существом. Потому что я могу ее вырабатывать, могу ее использовать и направлять по своей воле.

Так что мне мешает ее направить сейчас? Что мне мешает создать… камешек? Я люблю камешки. Я хорошо их знаю и понимаю. Чувствую каждый перелом формы на естественной грани, каждую трещинку или прогиб природного минерала, принимающего свою самую совершенную форму. Мне не сложно удерживать перед глазами совершенную форму кристалла без изъянов. Мне не сложно вспомнить визуализацию кристаллической решетки того же алмаза. Она же простая!

Новая капля энергии взвилась в воздух, формируя пустотелый шарик. Это – узел накопления. Замкнутая идеальная сфера. Три кольца, формирующие ее объем из условных полюсов и еще одно – экватор. Этого достаточно для ограничения пространства.

Сферы множились одна за другой. Двадцать штук – это необходимый минимум для формирования одного полноценного узла и для опознания кристаллической решетки алмаза. А дальше – дальше же просто! Память и пространственное решение, способное разбивать на простые элементы и удерживать их в единой системе.

Передо мной пять сфер собирались в простейший узел: одна в центре и четыре – вокруг нее так, что каждые три из них образовывают равносторонний треугольник, отдаленный от центра на расстояние, позволяющее каждой из четырех точек создавать идентичный равносторонний треугольник.

Это же просто! Обычная геометрия!

Трехмерное моделирование в уме, не более того!

Дальше – состыковка таких же элементов в единую структуру по каждой из граничных четырех точек. Все просто. Элементарно. Развитая визуальная память, пространственное мышление и геометрия школьного периода в форме простых геометрических тел.

Конструкт собирался легко и просто, дополнялся точками, блоками и уменьшался, сжимаясь и формируя небольшой правильной формы природный кристалл. Чем больше становилось точек, тем плотнее его структура. Мне не надо удерживать в голове каждую из них. Это как собирать конструктор: сделал блоки, а дальше — стыкуй их, просто помня об их строении.

Кристалл формировался подобно тем световым шарикам, что висели сейчас по всему залу, освещая его призрачным цветастым светом. Но он был другим. Он создавался не из ярких сочных силовых линий, насыщенных энергией до звона. Нет. Его линии были иным. Пустыми. Камень должен быть способен поглотить энергию из фона и удержать внутри себя. Так что… я делала его линии пустотелыми, способными всосать энергию подобно губке, напитывающейся водой из воздуха. Но линии не должны распадаться сами. Им должно хватать энергии на то, чтобы существовать постоянно. Значит…

Кристалл рассыпался ярким всплеском высвобожденной энергии и начал формироваться заново. Иначе. Тончайшие линии сплетали пустотелые силовые каналы плотной сеткой. Они как жилы лианы оплетают ствол своей жертвы, формируя живой каркас.

Да. Так ёмкость будет гораздо выше. В эти пустоты сможет проникнуть энергия, закрепиться в них, собираясь между силовыми жгутами и превращаясь в линию. Мощную. Крепкую и стабильную, ведь мне не надо, чтобы мой накопитель взорвался в моих же руках от перегрузки. Нет, мне надо, чтобы он, насытившись энергией вдоволь, просто прекратил ее забор. Это возможно, если конструкция выйдет на полную стабильность в момент заполнения пустот. Если всё будет заполнено, лишняя энергия просто не осядет поверх. Не вызовет перегрузки.

Почти прозрачный камешек покорно лег мне в ладонь, приятно холодя пальцы колкими искорками жадного до энергии накопителя. Мерцающее марево охотно потекло по рукам к камню, поглощаясь стремительно темнеющим кристаллом.

Хорошо.

Главное, проверить, чтобы камень не всасывал ту энергию, которая нужна мне. А это – дополнительные предохранители и стопоры на силовых точках, прикрыв которые я гарантирую, что накопитель не будет самовольно вбирать в себя энергию.

Отложив стремительно темнеющий камень на пол, я начала делать еще один, учтя допущенные ошибки и недочеты. А, сделав, я медленно слила энергию с первого, опасного накопителя, и расформировала жадно потянувшийся ко мне камень, вынуждая распасться на энергию.

Вот теперь – правильно. Хорошо. Теперь можно не бояться, что я случайно снесу тут половину леса. Осталось закрепить полученный навык и отработать создание накопителей, чтобы этот процесс не пожирал все мое внимание.

Подхватив первый готовый накопитель, уже начавший ощутимо темнеть, повертела его в пальцах, изучая получившийся девайс. Наверняка такие накопители можно сделать как-то проще и эффективнее, но я не знаю, как их сделать, вот и придумываю свой велосипед.

Хороший велик получился. Рабочий. Главное, что он темнеет, а не светиться начинает: если светится, значит, перегружен или поврежден, из-за чего энергия выплескивается вовне. А раз она видна визуально, то масштабы потери в фон ужасающи. Может, это – неправильно, а нормальные накопители должны сиять до рези в глазах. Мои будут темнеть до черноты. Вот если светиться начнут, вот тогда хана будет: рванут.

Фыркнув, прогребла волосы, устало поерзала, разминая затекшую спину. Все же сидеть без спинки мне тяжело – поясница болеть начинает. Зато результат вот он – темнеет на глазах.

Нервно хихикнув, я аккуратно отложила накопитель на пол и занялась работой над другими. Как раз время есть, успокоюсь, мысли приведу в порядок, а там и Зуан вернется.

 

* * *

 

Высокоточный экран беспощадно высвечивал просторный, погруженный в сумрак зал ярким светом силовой капли, выписывающей изящные вензеля во мраке подземного храма мертвого народа, посвященного давно сгинувшему богу. Сияющий сгусток энергии тянул за собой тончайшую нить, пресыщенную энергией разгоняющегося силового ядра, сплетая кружево плетения, назначение и суть которого оставалась тайной для молчаливых наблюдателей. Хартахен затаился, казалось, даже дыша через раз, опасаясь привлечь к себе внимание рослого эофольца, глядящего на творимое действо со спокойствием вышедшего на пик тяжелого гнева. Не на его избранницу, а на ситуацию в целом и на те сюрпризы, которые всплывали внезапно. Без предпосылок и какого-либо предупреждения. Как стал сюрпризом силовой покров на теле девчонки, у которой не должно быть такой ёмкости. Нутарэ так же хранил молчание, лишь изредка яркие синие глаза постреливали на Нимуса с едва уловимой тревогой, разгорающейся все ярче и ярче с каждым плетением, формирующимся во мраке и рассыпающимся всплесками энергии с обрывом силовых линий на этапе финального формирования за мгновения до срабатывания.

–   Я начинаю терять способность удивляться. – ровный низкий голос прозвучал поразительно мрачно. – Мы проверили что могли, но все проверки и полученные результаты только что потеряли свою актуальность. – темные карие глаза перевели взгляд на древнего Творца. – Скажи мне, Арэ. Что нам надо сделать, чтобы получить полноценно достоверную информацию о тех, чьи действия определят наше будущее?

–   Наблюдать.

Прозвучавший ответ явно не порадовал мрачного инфернала.

–   И ждать еще одного гениального решения? – в низком голосе колко плеснула язвительность.

Хартахен пристыженно опустил голову, избегая смотреть на друга.

–   Их действия оправданы. – возразил старший в Триаде.

–   Правда? – деланно изумился Нимус. – А это?

На огромном экране засиял угловатый чертеж, наливающийся светом активирующейся печати на остановленном кадре записи.

–   Это стало сюрпризом. – неловко отозвался Нутарэ, завороженно глядя на странный ломанный узор.

–   Сюрпризы были вначале. – едко прорычал демон. – Когда подобные выходки были неожиданностью. Но сейчас это становится уже системой! – тихий, злой и полный бессилия взрык. – Я не могу планировать воздействия и работу, не зная, какой я получу результат! Как я могу определить, что им необходимо, если я не знаю, чего от них ждать в следующее мгновение!

–   Нимус…

Попытка успокоить увенчалась тихим низким рыком и глухими, почти шипящими словами:

–   Проверь мне девчонку, Арэ. Как хочешь. Надо – слей вмешательство, без разницы. Но я хочу знать…

–   Я не могу.

Тихие слова оборвали рослого мужчину на полуслове, разом сбивая поднимающуюся волну ярости.

–   Не можешь?

Впервые на его памяти Нутарэ отчетливо расписался в собственном бессилии перед простой, казалось бы, задачей.

–   Мимикрия души совершенная. Я не могу считать следы перерождений. – древний Творец поднял на эофольца усталые глаза. – Я не могу даже сказать, на какой порядок идет счет. Десятки жизней, сотни или, возможно, тысячи. Я не могу сказать, с кем мы имеем дело и какие виды оставили на этом существе свои Печати.

–   И мы дали ей Зерно Хаоса… – устало прошептал Нимус, сумрачно глядя, как сплетаются тончайшие силовые нити.

–   Я не ощущаю воздействия Первоосновы. – возразил Нутарэ. – Зерно еще не проявило себя.

–   Ах, так оно еще и не проявило себя… – эофолец сумрачно прогреб волосы, отмотал запись и запустил на проигрывание один короткий момент. – Зато себя проявило другое!

Тихий чуть хрипловатый женский голос мурлыкал странные тягучие напевы, раз за разом повторяя один и тот же простенький мотивчик и слова на языке, не позволяющем себя распознать и расслышать.

–   Ты это слышишь, Арэ?

Древний Творец согласно склонил голову.

–   Раньше такие напевы слышал?

Короткое отрицательное качание головы и тревога в ярких синих глазах.

–   А вот я слышал. – гнев растворился в стылой мрачности. – Найди мне того, кто опознает эти глифы. – по взмаху руки демона часть символов в произвольном порядке выстроились в линию. – Опознаем речь, узнаем примерный период ее распространения. Тогда можно будет прикинуть, с каким порядком перерождений мы имеем дело.

–   Если нам продадут эту информацию. – резонно заметил Арэ.

Нимус поморщился. Хаоситов в общей массе терпеть не могут, и потому получить информацию прямо практически невозможно, а вот проблем от любопытства чужаков, привлеченных вопросами, – очень даже легко.

–   Я сделаю запрос через другие руки в несколько Гильдий на старых Перекрестках. – мягко произнес Нутарэ, сглаживая вновь зарождающийся гнев. – Возможно, найдется кто-то, кто сможет опознать символы.

–   А если нет? – подал голос Хартахен.

Нимус покосился на подопечного, нервно чесанул по повязке, унимая зуд, и сумрачно заметил:

–   Если в наше время не найдется хоть кого-то, кому знакомы эти символы, то мне даже неловко будет спрашивать, каким чудом ты нашел эту девчонку и какие силы сработали, чтобы привлечь твое внимание к представителю биологического вида, в общей своей массе магически более слабого, чем упившийся наркотической бормотухой опустившийся гоблин!

 

* * *

 

Камешки-накопители я делала, осознанно контролируя весь процесс. Для начала штук десять мне хватит, а там буду доделывать по мере надобности. Уже заканчивая, я услышала шаги на входе: напарник давал понять, при возвращается, чтобы не вспугнуть неожиданным приближением и не испортить работу. Последний накопитель я доделывала уже на его глазах.

Зуан никак не прокомментировал то, что увидел, но его тяжелая задумчивость легла на меня подобно плотному одеялу. Он вернулся молчаливым и спокойным. Тихим. Обманчиво-тихим.

–   Как твой поход? – спросила я, придирчиво изучая стремительно сереющий камень.

Это ж сколько во мне лишней энергии, если уже третий накопитель жадно ее всасывает, а я не чувствую даже легкого облегчения? Всё то же ощущение давления в грудине где-то на уровне диафрагмы.

–   Успешен. – всё тем же ровным тоном ответил нарим, легко закидывая ошкуренную и замотанную в пленку тушку какого-то животного на широкий плоский каменный алтарь, приспособленный, очевидно, под разделочный стол. – Я завершил все дела.

Как красиво сказал: завершил все дела на корабле ишон.

–   Тебе еще надо куда-то отлучаться?

В ответ – короткое качание головы.

–   Оставь мне тушку. – я встала с пола, подобрала плотный сверток из моих же сырых вещей. – Я займусь едой, а ты иди, поплавай. Успокойся.

Зуан вскинул голову, впился в меня взглядом. Глаза чуть прищурены да кончики ушей мелко-мелко вздрагивают. Всё еще полон гнева и холодной злости. На что? Много причин, вспыхивающих искрами мимолетных образов и стираемых со скоростью смены кадра на старой пленке.

Самоконтроль у него великолепен: ни тени клокочущей ярости не промелькнуло на безмятежном лице и не отразилось искрами гнева в потемневших глазах.

–   Иди. – подойдя, поставила накопители один за другим на край каменного монолита. – Принеси потом воды: не стоит оставлять кровь на алтаре. Даже – животного. Даже – на старом.  

Ушки нервно дернулись, гнев угас в тревоге и интересе.

–   Алтарь?

Я ткнула мыском кроссовка в украшенный узорами торец плиты.

–   Сам посмотри на декор.

Темные зеленые глаза опустили взгляд на изумительный барельеф, беспощадно сглаженный временем и влагой конденсата.

–   Когда кого-то восхваляют тени фигур на каменном гладком гранитном монолите с такой красивой темной поверхностью, у меня возникают естественные вопросы к этому блоку породы, установленному в центре просторного зала. – я коснулась кончиками пальцев гладкой поверхности довольно нехолодного камня. – Не знаю, что это за место, кто им владел и что здесь происходило, но сейчас из меня прет сырая энергия, и я не знаю, что может случиться. Возможно, я ошиблась, и она осядет в накопителях без следа и последствий, а, возможно, я стану причиной пробуждения от спячки всей нечисти в округе.

Мои слова были восприняты на удивление серьезно: Зуан подхватил тушку с камня и переложил ее на пол. Из-за пленки, в которой он ее принес, на камень не попало крови. Но так ли это важно? Так ли велик риск, или я сама себе придумываю страшилки? Но с момента, когда у меня сработал чертеж, и я увидела первое отчетливое проявление магии, во мне включилась странная паранойя по отношению к непонятным сооружениям и еще более непонятных каменным плитам.

–   У стены есть плотная пленка. Она не пропустит кровь и выдержит нож. – Зуан коротко кивнул на кучу барахла, натащенного им за всё время использования этих руин как базы.

–   Я найду. Иди.

Упрашивать его более не пришлось: напарник склонил голову в согласии и исчез бесшумной поступью призрака, растворившись во мраке высокого коридора. Он прекрасно видит в темноте, и для его глаз этот мрак призрачно-прозрачный, тогда как для меня там царит чернильная мгла, полная живых теней и непонятных звуков, которые так легко оживают в воображении чудовищами. Но там нет монстров и чудовищ, а стылого мороза нечисти я не ощущала с дома. С тех пор, как домовой в селе обиделся на неосторожные, на искренние слова подруги. Но если тогда в старом доме все обошлось лишь волной зимнего стылого мороза в жаркую тридцатиградусную ночь и адовым грохотом в пустой духовке, то здесь последствия могут стать куда… трагичнее.

Люди любят смотреть ужастики и слушать сказки-страшилки, но никто из них не пожелает погрузиться в любимые истории лично. Это приятно – бояться на расстоянии, когда между тобой и воплощенным страхом экран монитора или страница книги. Но что если этой преграды нет? Что если все ужасы реальны? Как их вкрадчивые проявления, на которые закрывают глаза и забывают, не придавая значения и не беря за труд подумать, почему легенды народов, разделенных тысячами километров океанических вод или просторов континента, так похожи? Почему в каждой культуре без исключения есть своя нечисть и нежить? Почему так явны параллели?

Покачав головой, я развернула плотное полотно, сложила вдвое и накинула на алтарь. Следом шлепнулась тушка, уже освобожденная от пленки.

Глупо бояться проявлений магии, являясь ее носителем. А нечисть и нежить – воплощения магии в той или иной мере той или иной Первоосновы или силы. Их нельзя бояться. В этом нет смысла, если нет желания их покормить своими сочными эмоциями, если нет намерения стать для них дичью и вкусной жертвой. Вечная мудрость: страх убивает вернее ножа и клыков. Страх порождает ошибки и воплощает в реальность кошмары. Так есть ли смысл мне бояться и порождать на волне собственной силы то, что в последствии захочет меня убить и сожрать?

Глупо было бы.

Нож резал мясо легко, отделяя от кости нежную мякоть, проросшую жирком. Самое вкусное: прожилки жира придадут мясу нежность и не позволят ему превратиться в подошву армейского ботинка. А если замариновать на пару часов в кисловатом соке местных ягод, правильно обжарить или запечь, то получится нежная вкуснятина, а не тракторная покрышка с ароматом мяса.

Мысли виляли подобно зайцу в степи под тенью коршуна, а на столе в мисочке скапливались темнеющие кристаллы. Не знаю, что со мной сделал тот пацан, но решать вопрос переработки энергии надо как-то иначе и резвее. Бесспорно, запас полных накопителей мне пригодится, но всё же! Пока идет такой всплеск, самое время учиться и тренироваться. Создание накопителей уже отлажено и занимает минимум внимательности, быстро выходя на какой-то уровень отработанного рефлекса, когда работаешь без лишней внимательности к деталям. С каждым созданным камнем новый делается проще, быстрее и как-то… совершеннее, что ли. Уменьшается сложность структуры до необходимого минимума, сверх которого уже происходит неоправданное усложнение и громоздкость конструкции. Так же и светящиеся шарики. Уже шестой шар создался легче и с меньшими затратами внимания. Это как в рисунке: сперва контролируешь каждую линию, мучительно простраиваешь объект и получаешь на выходе кособокого уродца с разъезжающейся перспективой. Но через десять-двадцать-сто набросков рука набивается и становится точнее, глаз схватывает основные черты и уже нет надобности строить сложную сетку построения.

Так и здесь. Практика порождает опыт, опыт – основа мастерства и совершенства работы. Мне нужна практика. Благо, времени у меня в избытке, а территория вокруг достаточно безлюдна, чтобы никого не прибить случайным всплеском или взрывом. Но это уже будет завтра. Или послезавтра. Пока я обойдусь шариками и накопителями. Или придумаю что-то еще.

 

Бытовая возня время пожирает незаметно. Казалось, только что был полдень, звездная пара только-только поднималась в зенит, и тут… оп, и уже потемневшее, налившееся сапфировой синевой небо виднеется сквозь темные, практически черные листья кроны, а небольшой грот медленно погружается во тьму. Пока еще эта тьма проницаема для глаз, но кое-где уже проросли саженцы непроглядного мрака, который вскоре завоюет это место.

Световой шарик сформировался легко и естественно, сплетаясь из сияющей нити, взмыл в воздух и замер, давая яркий, но трепещущий багровый свет. Темная вода налилась кровью, очень органично смотрясь рядом с кучей мяса, лежащего на пленке на верхней ступени. Я как раз заканчивала его промывать, а Зуан с интересом за мной наблюдал, стоя рядом и фоня любопытством с каким-то непонятным мне азартом.

–   Что-то не так? – спросила я, закидывая голень неизвестной зверюшки в устланный куском пленки оружейный бокс и ополаскивая руки. Мерцающий шарик под моим взглядом поменял структуру, стал более стабильным и приобрел ровный белый свет.

Напарник тихо-тихо рассмеялся, покачал головой, весело глядя на меня яркими зелеными глазами. Его мои эксперименты почему-то радовали и дарили какое-то странное теплое чувство, которое я пока не могу опознать. Но его радуют мои успехи, а это главное.

–   Если смотреть со стороны — всё не так. – со странной усмешкой ответил он. – Сама посуди.

Он протянул руку и поднял меня на ноги. Тут же — подал теплую ткань, оставленную мною на постаменте статуи. Что-то вроде мягкого плотного и пушистого покрывала, которое он притащил со своего корабля еще два года назад, когда только решил сделать небольшую базу в древнем здании, чтобы не бегать постоянно на корабль и ночевать с комфортом в стылых руинах. Я нашла ее, когда разбирала сложенные у стены припасы в поисках плотной пленки.

–   Мне сложно судить. – ответила я, заматываясь в теплую ткань по самый подбородок: под вечер становилось откровенно холодно. – Но если серьезно, ты прав. Всё не так.

Зуан подхватил тяжелую миску, жестом предлагая идти за ним. Световой шар засветился ярче, поднялся выше, пристроившись чуть позади и поплыл по широкому коридору, освещая путь. Напарник не задавал вопросов «Как?», прекрасно видя, что и как именно я делаю, но тяжелая задумчивость и какой-то странный азарт нет да пробиваются сквозь льдистый покой его самоконтроля.

–   Но тебя это забавляет? – уточнила я, когда мы прошли анфиладу и вошли в обжитый зал.

–   Несколько. – согласился нарим, ставя миску на застеленный пленкой алтарь. – В этом есть некая ирония и…

Зуан запнулся, замер, рассеянно глядя куда-то вдаль. Черная бровь изумленно приподнялась, кончики ушей забавно пряднули, а до меня долетел сумбурный фон. Ярко полыхнул гнев, но быстро исчез, растворился, перетекая в досаду, окрашенную каким-то смирением с долей умиления.

Я остановилась, ожидая, когда он вернется в реальность и закончит общаться с кем-то из своих. Сейчас, в безопасности этих катакомб, Зуан позволял себе подобную беспечность и отключки в виртуальность.

–   Что случилось? – спросила я, когда взгляд напарника обрел остроту и осмысленность.

Очевидно же, что что-то случилось, раз ему последовал немедленный доклад, несмотря на его решение о блокировке связи с отрядом.

–   Ринор покинул лазарет вопреки запрету врача, взял тяжелый грассер с чужого корабля и улетел, проигнорировав все приказы остаться на борту. – произнес Зуан, бросил на меня косой взгляд.

Стыдно признаться, но мне потребовалось преступно много времени, чтобы полностью осознать сказанное со всем, что лежало за каждой частью этого высказывания. Покинул лазарет вопреки запрету врача… иными словами, Ринор попросту смылся с лазарета. Взял тяжелый грассер с чужого корабля… Попросту угнал атмосферник? Еще и нарушив все приказы… Я на это лишь растерянно смотрела на напарника.

–   Взял и угнал грассер? – переспросила я. Помню, Зу говорил, что они базируются на чужом корабле.

Нарим поморщился и кивнул.

–   Притом, чужой? – уточнила я.

–   Все наши в поле. – пояснил напарник.

А…

–   А почему из лазарета? – спросила я, наконец, самое важное. – Травма настолько серьезная?

Насрать на угнанный грассер: дальше планеты не улетит, куда Ринор собрался – очевидно любому, да и машину он потом вернет, если не ушатает. А приказы… отдавать ему может только его непосредственный командир. Но если его оставили в лазарете под присмотром врача…

–   Достаточно серьезная, но не критичная. – со скрипом признал Зуан, мелко полыхнув чувством вины. – Я бы хотел, чтобы он оставался на корабле, но Ринор…

–   Опять решил по-своему.

Напарник развел руками. Что тут еще скажешь…

–   Когда он прибудет?

–   Скоро.

Зуан достал жаровню, споро собрал опоры, вытащил откуда-то заостренные с одной стороны плоские металлические пруты, бывшие в прошлом частью оснастки крыла ишонского перехватчика.

–   В каком состоянии? – уточнила я, принимая поданные шампура.

–   Не знаю. – честный ответ. – Со мной связался Коркс и предупредил, что у Ринора опять начался… рецидив.

Последнее слово он вытолкнул словно через силу, но ни единого образа не прилетело вместе с ним: самоконтроль вновь на высоте, блокируя любые лишние всплески эмоций, а с ними и долетающие до меня образы.

–   Мне уже не нравится это слово — «рецидив». – нейтрально сказала я, нанизывая куски мяса на своеобразные шампура. – Но я хочу знать, что с ним не так. – глянула на сумрачного напарника и не удержала мелкой иронии: – Или с ним, как и с нами, всё не так?

Зуан мрачно хмыкнул, кивнул, задумчиво глядя на плавающий над нами светящийся шарик, едва разгоняющий тягучий сумрак. Какое-то время он молчал, фоня грустью, а потом начал говорить:

–   У меня проблемный отряд, Рини. Для кураторов, к которым на время приписывается мой корабль и, соответственно, мой отряд, «Навир» — источник беспричинных проблем. Нас терпят на борту ради нас на задании. – Зуан поморщился. – У моих подчиненных специфическая слава и репутация. Как и у меня.

Он вновь замолк, глядя на мерно прогорающие щепы. Я терпеливо ждала, изредка подкладывая просушенные палочки, чтобы огонь дошел до крупных полешек. Когда Зуан будет готов, он расскажет. Если нет… Нет так нет. Я подожду столько, сколько потребуется.

Молчал он долго, сидя без движения и глядя куда-то во мрак. Вспоминал, фоня сумбурными эмоциями, пока наконец не продолжил:

–   В семнадцать лет я получил свое прозвище. Навь. После Содрона. Потом я расскажу тебе, что там произошло и за что меня так именовал Эхо Войны, наша воинская легенда с чрезмерно завышенными требованиями.

Расскажет… А пока лишь мимолетные смазанные видения мелькали в восприятии. Кровавые, наполненные пламенем, взрывами, болью, яростью и гневом. Больше всего — болью. Не только и не столько физической.

–   После Содрона я пытался прижиться в других отрядах, принять их правила, вновь научиться подчиняться. – зеленые глаза приобрели нехорошую льдистую прозрачность. – Это был мучительный год. Для меня. Для других. Пока Эхо не перехватил меня на Датомире и практически силой не отвел на стажировку. Он тогда не молчал. Много что сказал. – кривая улыбка изогнула губы. – В восемнадцать я получил статус командира и лицензию на сбор отряда. Как верно сказал Эхо, подчиняться более слабым я не буду. Выполнять чужие приказы и беспрекословно следовать чужому слову… – ушки прижались к голове в немом раздражении и гневе. – Я купил корабль, обустроил его, оснастил и подготовил для жизни воинского отряда. Небольшого. Рассчитывал на двадцать бойцов. Подал запрос в Дом Найма.

–   И ждал…

Зуан кивнул.

–   Я ждал полгода. Ни единой заявки. Уже думал бросить эту затею: слишком молод. Для нас – подросток, едва-едва вышедший из статуса «ребенок». Опыта у меня никакого, зато слава дурная и репутация нестабильного малолетнего неуправляемого отморозка с возможными проблемами в психике после того, что я пережил и сделал на той планете. – Зуан поморщился, нервно прижал ушки к голове. – Но я не успел отозвать запрос на какие-то сутки, когда ко мне пришел мой первый… подчиненный.

У меня даже не было альтернативы:

–   Ринор.

–   Ринор. – согласно кивнул воин. – Явился посреди корабельной ночи, додолбился сквозь запертый шлюз, пока я не опустил трап и не вышел, а потом сообщил, что он — мой боец. Поставил перед фактом, ни на мгновение не усомнившись в том, что я его приму. – Зуан улыбнулся. Тепло и как-то мягко. – Сразу послать его не получилось, хотя я старался: Ринор был… непрошибаем и попросту игнорировал все мои ему пожелания свалить в неизвестном направлении и там потеряться. Тогда я очень устал и хотел спать, так что плюнул на него, сказал устраиваться и пошел досыпать. – красивое лицо дрогнуло в мелкой гримасе. – Уже наутро стал разбираться, кто ко мне так категорично пришел посреди ночи.

Досада стала ярче.

–   Когда узнал, сперва не понял, зачем ему всё это. Найм ко мне и вообще воинская служба. Но через несколько дней я осознал, что избавиться от него не получится: со мной лично связался его отец — Глава Великого Дома Роданса. И попросил… как же он тогда выразился? – Зуан задумчиво приопустил уши. – Не помню… Но он попросил забрать этого упёртого безумца себе, раз уж он сам пришел и, что самое важное, изъявил желание и готовность мне подчиняться. – Зуан покачал головой, дернул ушками.

Странное определение дал Ринору его отец…

–   Ладно, «упёртый» — могу понять, но почему безумца? – спросила я, вороша прогорающие дрова. – Ринор мне показался вполне вменяемым и адекватным.

–   Рини, он вменяемый и адекватный, бесспорно, но он по-настоящему безумен. – мягко произнес Зуан. – Это не речевой оборот. Это вывод псимастера Дома Роданса.

Что?

Подняв взгляд, я встретила непроницаемый взгляд напарника. Безумен? Это воплощение заботы и здравого смысла, столь нервно воспринявшее краткосрочную смерть командира?

–   Да, Рини. Он безумен. Но не сумасшедший: он не утратил здравости и логичности мышления, адекватно воспринимает реальность и его действия не вызывают нареканий. Он умеет себя контролировать. Обычно. – Зуан вздохнул. – После разговора с Главой его Дома, я заинтересовался, что забыл на моем корабле кровавый кошмар и главком Дома Роданса. И спросил у самого Ринора.

–   А он ответил.

Зуан поморщился и кивнул.

–   Признаю, тогда я не понял его логики и не принял его желание стать моим подчиненным. Для меня это было… странно, и из-за него я не стал менять решение снять запрос из Дома Найма, но Ринор никуда не собирался уходить, о чем мне сообщил с уверенностью, которую я не смог проломить никакими доводами. Он игнорировал мои слова об отсутствии опыта и о том, что я – плохой командир. Я даже это ему говорил. Но он меня внимательно слушал, всё прекрасно понимал, но отказывался выполнять мои просьбы и приказы. Я не знал, что с ним делать. Все мои доводы разбивались о него, как вода о броню корабля.

Напарник негромко, нервно фыркнул.

–   Тогда я впервые в жизни столкнулся с подобной твердой уверенностью в собственном решении. Тогда же я понял, что бывают разумные, которых невозможно переубедить, что бы ты ни делал. Поверь мне. Я пытался по-разному доказать ему, что с его стороны идти ко мне в подчинение – плохая идея. Я вел себя, порой, недопустимо. Но…

–   Бесполезно? – осторожно спросила я.

–   Он видел за каждым моим действием его первопричину и просто игнорировал любые попытки выглядеть в его глазах взбалмошным пацаном. – колкая иголочка стыда кольнула разум. – Всё, что я услышал в ответ на мою самую экзотичную попытку испортить о себе мнение, это спокойные слова о хорошей попытке и очередную констатацию факта о неизменности его решения. – тихий усталый смешок. – В итоге я смирился.

Хорошее у них начало. При такой встрече и таких первых днях… и при таком изначальном поведении Ринора многие его странности становятся на места, как и смирение напарника со всеми выходками его первого бойца. Видимо, при всей своей властности и твердости характера, Зуан встретил того единственного, кого попросту не может переубедить и заставить подчиняться.

–   Он мне подчиняется. – возразил он на мои мысли.

–   Избирательно. – возразила я. – Если считает, что ты прав.

Напарник поморщился и согласно склонил голову.

–   Но ведь дело не в его упёртости, правда? – уточнила я, критично осматривая угли. – Что было дальше?

Любую упёртость можно переломить. У Зуанадара достаточно крепкая воля и в нем не меньше упёртости, чем в Риноре. Вопрос в другом. Что было дальше? Что произошло такого, что сейчас мой напарник даже в мыслях не рассматривает идею отказать этому проблемному молчаливому мужчине в присутствии подле него.

–   Дальше? Дальше я начал думать и присмотрелся к нему внимательнее. – Зуан вновь успокоился, наблюдая, как я устанавливаю самодельные шампура на опоры над жаровней. – Когда я понял… я не смог отказаться от того, что он мне предложил. Слишком хорошо я уже осознал истинную ценность таких даров.

–   Верность… – прошептала я. Вот она – причина. Самое редкое качество, какое можно найти в разумном существе.

Стылая топазово-льдистая прозрачность заливала яркую зелень, придавая отстраненному взгляду потусторонность и некую жуть. Губы сжались до белизны, уши прижались к голове, сливаясь со всклокоченной копной черных волос.

–   Да. Верность. Бесконечная, фанатичная. – голос упал до едва слышного хриплого шепота, ушки нервно дернулись и вновь прижались к голове. – Осознанная. Бескорыстная. Как может быть бескорыстной только…

Зуан запнулся, нервно скрежетнул когтями по камню пола.

–   Ринор уже прибыл. – ровно произнес напарник, как-то разом успокаиваясь и обрывая тяжелую тему. – Прислал сообщение, что уже приземляется.

Хорошо. Поговорим позже. Времени у нас будет много.

Разложив шампура, я вытерла руки и приготовилась ждать прихода Ринора. После услышанного мне хочется посмотреть на него еще раз. Словно заново познакомиться. Иначе. С учетом узнанного, потому что это всё меняет. Одно дело – просто верный боец. Но при таких раскладах…

Не верю, что он пришел просто так к какому-то случайному пацану, вычитав его метрику в Зале Найма. Ринор точно знал, к кому он пришел. Он – знал. Более того, он пришел осознанно, с полным пониманием, что делает и какие будут последствия для него и окружающих. Он оставил всё, что у него было, и пришел на службу рядовым бойцом.

Но что он тогда знал про малолетнего шасс’росс по прозвищу Навь? Что он знал такого, чего не знали другие? А ведь он знал! Завершить дела дома, пройти регистрацию, найм, вычислить нужную базу и найти одного-единственного молодого командира… Полгода… Как раз можно сделать скидку на время, необходимое на поиск и прибытие на службу.

–   «Ринор» — это его позывной или имя? – простой вопрос вылетел сам собой как итог моих размышлений.

–   Имя. – сумрачно ответил Зуан. – Он оформил воинский статус непосредственно перед тем, как ко мне явился, и позывного у него тогда не было.

Даже так?

–   А сейчас? Появился?

Напарник покачал головой.

–   Ринор – единственный из известных мне воинов, которому так и не осмелились дать позывной. Он в нем не нуждается.

Какая интересная формулировка. Не осмелились… Значит, он хорошо знаком в воинской среде или вообще в своем народе.

Мне надо его понять.

Безумный главком Великого Дома Роданса, сын его Главы… Тот, кто первым встал за плечом Зуанадара и сделал всё, чтобы его затея с отрядом увенчалась успехом. Ведь, я уверена в этом, именно из-за присутствия Ринора подле неизвестного малолетки, к этому пацану с многообещающим позывным «Навь» начали приходить другие.

Они пришли не потому, что Зуан как-то по-особому отличился на той планете. Нет. Полгода же никто не приходил. Но потом – пришли. Один за другим. Потому что за спиной юного командира с дурной славой стоял он. Ринор.

Слава у напарника была та еще, как и репутация малолетнего неуправляемого отморозка, если учесть его оговорку о мучительном годе для него и других, закончившимся встречей с Эхо Войны. Если он ходил по другим отрядам, то его первый – погиб. В полном составе или нет – несущественно. Важно иное. Мальчишка менял отряды один за другим. Всего за год как минимум три, иначе была бы другая формулировка. Если год был мучительным, то он уходил со скандалами или разрывал контракт. Так не делается. Ни в каком мире. Это не добавляет привлекательности в глазах других. Не вызывает доверия, зато вызывает сомнение и вопросы. Но присутствие Ринора за спиной такого неоднозначного командира перечеркнуло все эти вопросы и все сомнения, которые естественно возникли у любого, кто читает его, Нави, досье в Зале Найма. А я не верю, что там нет развернутого досье на командира, доступно тем, кто желает пойти под его руку и вручить ему свои жизни.

Зуан на это лишь развел руками, ничего не добавив вслух. А через пару минут он поднял хмурый взгляд в сторону входа, приглашающе махнул рукой.

 

Он вышел из мрака коридора подобно призраку. Ни звука шагов, ни шелеста, ни шороха от несомой в руках объемной поклажи. Так же бесшумно поставил свой груз на пол у стены, не допустив ни единого звука от контакта металла боксов с холодным камнем. А после подошел, плавно опустился на одно колено перед своим молодым командиром. Взгляд в пол, пальцы левой руки касаются камня, вторая рука — на бедре, правое плечо под плотной повязкой, броня частично свернута. Вина, немое извинение, полная покорность и бесконечная преданность.

Зуан прав. Так не ведут себя с командиром проштрафившиеся бойцы. Так приносят извинения сюзерену, выражая полную покорность его воле и готовность принять наказание за проступок.

–   Грассер? – хмуро спросил Зуан, глядя на склонившего голову мужчину.

–   Под деревьями у входа. – четко ответил Ринор, не поднимая взгляда. – С воздуха не увидеть: закрыт маскировкой.

–   С Корксом будешь объясняться сам.  – напарник тяжело вздохнул, прикрывая глаза. – На корабль не гоню, риск присутствия возле меня осознаешь.

Ринор коротко кивнул, всё так же не поднимая взгляда и не меняя позы.

–   Что ты сделал? Лезо перешел на свистящий шепот и едва мог говорить от бешенства.

–   Я сломал позвоночник снайперу Грона. – послушно ответил Ринор, поднимая взгляд.

Зуан от такого растерянно заморгал и развесил уши.

–   Зачем?

Ответ был дан немедленно:

–   Грон перевел его на Западный Кряж.

Оторопь и удивление исчезли, сменившись досадой и пониманием. Зуан коротко рвано дернул головой, нервно пряднул ушами.

–   По-другому решить вопрос не пробовал? И встань, прошу.

Ринор пожал плечами, медленно встал, повел раненным плечом и по молчаливому приказу Зуана присел на пол напротив нас.

–   Я исключил риск. Травма неопасна: ломал аккуратно, не дробя позвонки и без повреждений спинного мозга. В «Навир» достаточно стрелков, чтобы перекрыть потерю. Андари временно заменил собой снайпера Грона.

Зуан смотрел на Ринора и… молчал, хотя его распирало от желания высказать все, что крутилось на языке. Было, что сказать. Но… Но!

–   В следующий раз решай проблему более… щадящими методами. – мягко произнес он, с силой вжимая пальцы в холодный камень.

В ответ – недоуменное пожатие плеч и изумительные слова с искренним непониманием сути проблемы:

–   Я решил щадяще: я его не убил.

–   Действительно. – напарник покачал головой, вздохнул. – Я просил не задевать бойцов Грона.

–   Скоро прибудет «Дэль» и снайпера перенесут в его госпиталь, если возникнут какие-либо осложнения. Если их не будет, корабельный регенератор залечит повреждения меньше чем за три дня. Еще декады полторы на реабилитацию. – Ринор не оправдывался, лишь сообщал логику своего решения. – К прибытию крейсера он встанет на ноги и сможет вернуться в строй. – сделав короткую паузу, он чуть дрогнул ушами и тем же ровным тоном добавил: – Грон собирается покинуть Корромин вместе с крейсером и пойти по обязам от куратора.

Зуан мелко дрогнул, растерянно развесил уши.

–   Что?

–   Он сообщил о своем решении Ильзари. Сегодня утром. – Ринор сел удобнее, сохраняя безупречную осанку.

–   Поставил перед фактом. – поморщился напарник.

Ринор согласно склонил голову.

–   До того, как ты сломал позвоночник его бойцу? – сумрачно уточнил напарник.

–   До. Решение было принято уже несколько дней как.

Вот это уже неприятный сюрприз, если я правильно помню. Речь вроде как идет о командире их корабля базирования. Но если он покидает планету, то получается, что Зуан и весь его отряд или остаются в горах со всем барахлом на камнях, или улетают вместе с ним.

–   Узнай, кто из командиров может взять нас на борт. – Зуан устало повел плечами, зло и нервно прижимая уши к голове.

–   Уже узнал. – негромко произнес мужчина. – Нам подходит корабль отряда «Саман». Три других корабля не смогут нас принять: слишком легкие по классу или на борту крупные отряды.

Зуан лишь выдохнул. Как-то устало, с долей смирения и какой-то обреченности:

–   Ионар не берет на корабль чужие отряды.

–   Я договорился. – в голосе Ринора промелькнула укоризна. Едва уловимая, но она была. – По дороге сюда я встретился на перевале с Ниали и Сонэйра. Я передал им запрошенные припасы, они — решение своего супруга: Ионар согласен принять «Навир» на борт «Сингина» на любое необходимое время.

Изумление и растерянность напарника резала нервы как нож. Почему-то он был уверен, что договориться с Ионаром невозможно. Но Ринор это сделал. Он договорился и получил согласие чужого командира принять их отряд на своем корабле на всё время, которое они будут на этой планете. За тот короткий промежуток времени, который прошел от высказанного решения Грона до его прибытия сюда.

–   Что он хочет взамен? – тихо спросил Зуан.

–   Поработать с тобой. – простой ответ прозвучал буднично и ровно, как говорят о совместном походе в парк.

Но Зуана этот ответ не удовлетворил.

–   Как именно и как долго?

Ринор по-птичьи склонил голову набок, уголки губ дрогнули в едва уловимой эфемерной улыбке, но голос был ровным и спокойным:

–   Он выйдет на связь через шесть дней.

–   Я буду на связи через трое суток. Этого времени мне хватит.

В ответ не прозвучало ни слова: тема была обсуждена и закрыта. И только теперь Ринор позволил себе перенести внимание на то, что вызвало его заинтересованность с момента прибытия: на небольшие световые шары, плавающие в темноте и освещающие нам просторный зал. Темные глаза мужчины изучающе скользили по проявлениям моей магии, перетекая то на меня, то на Зуана, но какое-то время он молчал. Лишь встал, подошел ближе к одному из шариков, пристально всматриваясь сузившимися от света глазами в нечто, видимое и понятное ему одному.

Его не удивило проявление магии, как мне показалось поначалу. Нет. Ринор изучает шарики со спокойным интересом и что-то в них… понимает. Я видела, как дрогнула в немом изумлении черная бровь, как едва заметно расширились темные фиолетовые глаза в недоумении и оторопи. Не сразу. Через какие-то томительные секунды, которые росс всматривался в магический светляк. Возможно, я ошибаюсь и вижу то, чего нет. Но поведение Ринора с каждым его приходом вызывает всё больше вопросов, на которые нет ответов ни у меня, ни у Зуана, который его знает не первый год. Спрашивать его сейчас – бессмысленно. Он ответит, бесспорно, но я уже поняла, как он умеет отвечать на вопрос. Четко. По делу. Правдиво. Но не давая информации более, чем необходимо.

–   Мясо скоро будет готово. – тихо произнесла я, ломая напряженную гулкую тишину.

Мне не требовалось ничего говорить более сказанного, не надо было просить: оба нарим всё так же молчаливо принялись помогать с сервировкой бывшего алтаря. Пока доходило мясо, мужчины успели достать и расставить посуду и большую металлическую крышку от оружейного бокса, на которую удобно кладутся шампуры с шашлыком.

Ели мы в молчании, но после, когда все было помыто и убрано, Зуан занял Ринора разговорами и отчетами о том, что происходит в отряде за время его вынужденного отсутствия и молчания. На это Ринор отвечал подробно и развернуто, освещая любую замеченную им мелочь, которую посчитал важной. Я же в разговор не вмешивалась, предпочитая слушать и наблюдать. Да и рассказывал Ринор увлекательно, четко, без лишней воды, заочно знакомя меня с подчиненными Зуанадара, с которыми мне рано или поздно предстоит встретиться лично.

 

* * *

 

Корабль темнел на фоне залитой кровавым светом заката равнины мрачной мертвой громадой. Ни огонька, ни движения. Тишина окутывала подобно савану, скрадывая гул двигателей тянущей душу тревогой и сумрачным ожиданием. Экипажи вернувшихся варсов не ждали чуда чужого милосердия. Если корабль до сих пор молчит, на нем некому ответить на вызов. Оставалось надеяться, что на этом корабле еще можно улететь, и им не придется ночевать вместе со своими мертвецами в ожидании, когда за ними соизволят прилететь. Если прилетят, а не прикажут добираться своим ходом: запаса топлива у варсов на это хватит.

Две низкие бронированные машины остановились под прикрытием днища грузового бота, заглушили двигатель и на какое-то время затаились. Никто не спешил покидать салон. Бойцы не рвались вперед, проверять молчаливый корабль. Люди ждали. Те, кто пережил на этой планете не один сезон, знают негласные правила негостеприимного коварного мира: сумерки опаснее ночи. Глухой ночью хищники спят. Ночь – время травоядных и горных хищников, которые сюда не спускаются. А ночные охотники, они выходят сейчас. Злые и голодные. Они охотятся в кровавом сумраке и под светом лун. Но в глухом мраке мира опасаться стоит не их. Не зверье и не хозяев планеты, так и не ставших ее колонизировать. В ночном мраке опасаться надо иного.

Солнца наполовину утонули за чертой горизонта, когда массивная створка двери отошла в сторону, выпуская из недр машины пятерых бойцов. Двое нырнули к шлюзу, трое встали на страже, пристально всматриваясь в мерцающий лесной мрак и в предательски спокойное разнотравье. Один, закинув винтовку на спину, вытянулся, едва дотягиваясь кончиками пальцев до пульта, набрал код. Диафрагма послушно открылась. В шлюзовой камере – тишина и темнота. Даже аварийное освещение погашено. Люди переглянулись, набиваясь в узкую камеру и закрывая под собой шлюз, чтобы открыть верхний. Кто-то полностью обесточил корабль: аварийное освещение не отключается само по себе и остается работать на внутренних автономных аккумуляторах даже при полной остановке силовой энергоцентрали. Это делается только принудительно. Вручную.

–   Мы на борту. – отрапортовал командир группы.

Ответа он не ждал: его услышали, задачи были определены еще в дороге.

Трюм встретил могильной тишиной и полным мраком: аварийное освещение не горело по всему кораблю. Замерцали ноктовизоры, бойцы рассыпались проверять каждый закуток, поднимаясь от трюма к рубке.

Но вот, проверка корабля завершилась, загорелось внутреннее освещение, тусклое и призрачное, едва разгоняющее густой мрак, а грузовой пандус мягко коснулся травы, позволяя ожидающим варсам подняться в безопасность. Бронированные машины вкатились внутрь, следом – зашли трое дозорных, и пандус поднялся, восстанавливая герметичность корабля, на котором не мерцало ни единого огонька.

Уже внутри люди покидали варсы со смешанными чувствами. Вроде бы – добрались, почти – в безопасности, всё же корабль защищен неплохо, обычные хищники внутрь не попадут и броню, способную выдержать подъем из атмосферы и спуск на планету, не прогрызут. Нападения воина чужого вида тоже не ждали и не опасались: не будут на них нападать, отпустив живыми с той равнины. Им позволили добраться до места назначения, лишь раз стреножив по пути. Им позволили спуститься в залитые кровью коридоры мертвой базы. Им позволили получить все нужные данные и выйти. Но… их приняли на равнине в половине пути до корабля. Всё тот же снайпер обстрелял оба варса, вынудив остановиться на ремонт. И не прекращал обстрел, пока не перебил тех, кого… не знал.

Доран сумрачно огладил кончиками пальцев след от попадания массивной пули, продавившей крепкую броню. Все они были на виду: варсы встали неудобно, открыв оба борта и задницу под выстрелы. Но неизвестный стрелок убил навязанного командира, его бойцов и… прекратил стрельбу. Хотел бы – убил бы всех. Но… он не захотел.

Мужчина нервно передернул плечами. В них играли не первый год. Не единожды чужая пуля спасала жизнь, убирая с пути хищника. Не раз их просто отпускали, как отпустили сейчас, оставляя одного-двух живых среди убитых членов отряда. По какому принципу россы выбирали счастливчиков, которым сохраняли жизнь? Зачем они это делали? Одним им известно.

–   Командир!

Он повернулся на негромкий окрик, на время откладывая тяжелые мысли.

–   Нашли тела…

Доран прикрыл глаза, медленно кивнул и пошел к стене трюма, где уже столпились выжившие бойцы. Тела погибших лежали в ряд у стены. Ровно, с закрытыми глазами, руки вытянуты вдоль туловища.

–   Зачем он это сделал? – тихо спросил связист.

–   Он так уважение к погибшим проявил. – ответил Доран, осматривая мертвых. – Здесь полно падальщиков. Оставил бы снаружи – тела были бы поедены. Обезображены.

Связист пожевал губу и как-то неловко передернул плечами: иногда логика и действия росских воинов вызывали недоумение у новичков. Убил – понятно. Но зачем тогда стараться и переносить тела? Зачем обесточил корабль, сохраняя его от зверья? Доран лишь покосился на Керана, но промолчал.

Ему было… стыдно от накатившего облегчения.

Он знал погибших. Дружить не дружил, он практически не пересекался с летунами и экипажами кораблей, но знал. Младший рассказывал, знакомил. Но сейчас, глядя на их тела, он испытывал позорную радость от того, что среди них не было его брата. Была надежда, что Ниоми каким-то чудом выжил… если его тело не осталось в рубке.

У него не осталось сомнений, что их вели с самого приземления. Слишком четко отработали по ним на равнине. Слишком всё точно сходится по времени. Позволил уехать, остановили, чтобы они не смогли прийти на помощь экипажу корабля, а потом позволили узнать то, что они хотели. Позволили вернуться с этим знанием, которое теперь сидит в его голове подобно подсмотренному кошмару. Им – позволили. А тем, кто мог что-то сделать — нет. Навязанного командира пристрелили, стоило ему высунуть башку из-под защиты брони. Перестреляли его подчиненных. Кадровых военных с главной базы региона. А им…

Доран мрачно вздохнул. Им снова сохранили жизнь.

–   Командир! – в трюм вбежал Кир. – Твоего малого нашли!

Доран мелко дрогнул, резко повернулся.

–   Мертв? – голос предательски дрогнул.

–   Живой!

Облегчение и колкий стыд за эту мелочную радость пронеслись в голове мужчины, разом смывая мрачность. Брат остался жив. Его тоже пощадили.

–   Он без сознания. – молодой боец помрачнел. – На нем какая-то непонятная ерунда прилеплена. Идем, глянешь сам.

Дрожащей рукой он потер подбородок, сглотнул тугой ком, глянул на замерших людей, с которыми служил на этой планете уже второй год.

–   Показывай.

Боец развернулся и побежал обратно в осевой коридор. Идя следом, Доран непроизвольно выцеплял взглядом следы стремительного боя, пронесшегося по кораблю, но голова была занята отнюдь не нападением неизвестного росского воина и огромными проблемами, которые ждут его по возвращению на базу.

Доран похоронил брата, когда корабль не ответил на вызов. Что произошло, понять было несложно. Не впервые россы такое делают. Ушастые отморозки умеют воевать. И… убивать. Мягкая, счастливая, мечтательная улыбка на забрызганном кровью смазливом лице черноволосого паренька, легко, играючи убивавшего на экране взрослых, вооруженных мужиков, сама собой всплыла перед глазами. У младшего не было шансов… но он остался жив.

Почему его пощадили? Почему именно его? Из всего экипажа корабля…

–   Здесь. – слова Кира взбодрили и вымели лишние мысли из головы. – Но он… в непотребном виде. – помявшись, добавил боец.

–   Что значит, в непотребном? – сумрачно буркнул Доран, останавливаясь перед дверью.

–   Он… голый. – признался худощавый стрелок, отводя взгляд.

Доран удивленно приподнял бровь, но ничего не спросил. Дверь скользнула в стену, пропуская в небольшое помещение мелкой кают-кампании. Взгляд прикипел к измазанному в крови нагому пацану, лежащему на столе. Летный комбез был без затей срезан ножом, а его окровавленные ошметки валялись по полу вокруг стола. У пацана только ботинки остались на ногах и обрезки штанин.

–   Что с ним? – Доран подошел к брату, всматриваясь в бледное лицо.

Осматривающий Ниоми солдат ответил:

–   Спит.

«Непонятная ерунда», как охарактеризовал небольшое овальное устройство Кир, обнаружилась на груди. Под прозрачным стеклом – практически пустая капсула с золотистой жидкостью. Острые щупы вогнаны под покрасневшую кожу, устройство сидит крепко и активно работает.

–   Что внутри? Кто знает?

–   Я знаю. – пришел мгновенный ответ с легким оттенком зависти. – Биоблокада внутри. – буркнул стоящий у стены Дир. – Повезло твоему малому, командир. Когда очухается, иммунитет будет роскошный. Никакая зараза теперь не прицепится – почесав короткую щетину на затылке, добавил: – Видал я такие штучки. Года три назад, еще когда только прилетел. Это было на мелком посту у Ущелья Топора. Тогда ушастый даже соизволил пояснить, что прилепил на грудину Мирту.

Биоблокада… Слышал он о таком чуде медицины нарим, но даже и не мечтал о шансе получить такое для брата. А тут… Просто так, без причины…

–   Есть идеи, почему он дал биоблокаду? – голос предательски сел до хрипоты.

–   Ниоми огневку подцепил. – ответил медик. – Вышла на последнюю стадию.

Что такое огневка Доран знал.

–   Проснется – прибью. – тихо, с отчетливым облегчением прошептал он, устало прочесав армейскую щетину на голове. – И не сказал, что болеет… – запнувшись, качнул головой. – Яйцо нашли?

–   Росс вытащил. Вон, по полу размазано. Ты на нем стоишь.

Доран опустил взгляд под ноги и отступил на пару шагов. И только тогда заметил раздавленную сегментную личинку и тоненькую разорванную кожицу яйца.

Пощадили. Вылечили… И озаботились выживанием. Просто так. После того, как убили всех остальных.

–   Хочу знать, кто это был.

–   Командир, на этих корытах внутренних камер нет. – развел руками Дир. – Как твой малой очнется, у него спросишь, кто тут всех вырезал. Но нахер это тебе?

Доран осторожно снял со лба младшего брата светлую прядь и прошептал:

–   Я должен знать, кому обязан за его жизнь.