Утро пришло! Утро, полное надежд!

Открой свое сердце с радостью.

И посмотри на синее небо!

Слушай голос по радио, с открытым сердцем.

Свежим ветрам своё лицо поверни

на раз… два… три…

.

Да у меня чуть сердце не стало, когда я услышал ЭТО рано поутру! Сон ускакал моментально, я подорвался из положения лежа, подскочил на месте, запутался в одеяле и навернулся с низкой кровати на пол.

Какого черта?!! Гантз? Миссия же только закончилась! Как же… Откуда?

Когда закончил метаться по квартире, песенка как раз доиграла и дальше заговорил ведущий, а до меня медленно дошло, что сейчас пол седьмого утра и это играет ежедневная утренняя спортивная передача! По, мать его, радио! На дворе же двухтысячные года!

–   Сука! – выдохнул я, прикрыв глаза и уткнувшись лбом в стену.

От пережитого потрясения меня трясло мелким тиком. Чуть не обделался, чесслово!

Нетвердым шагом зайдя на кухню, я вырубил радио и выдрал шнур из розетки. Во избежание! Так и откинуться можно с перепугу! От музычки, ага! Веселой такой и бодрой.

Пока делал кофе, немного успокоился и привел себя в чувство. Сидя за столом и жуя холодный готовый магазинный бутерброд, обнаруженный в холодильнике, я задавался вечными вопросами на тему: «Что делать?». Кто виноват спрашивать бессмысленно. Какая уже разница, кто виноват? Попал и попал, все. Радуйся, Макс!

Да уж. Радости у меня – полные штаны. Чуть буквально не навалил.

Бутерброд закончился как-то очень быстро. Холодный, тощий, невкусный. Тонкая пластинка непонятной рыбы, какая-то горчащая зелень, сыр – толстый кусок тофу. Та еще дрянь на самом деле. И кофе тоже дрянь. Как они это пьют? Или Кей сэкономил и купил дешевку?

Говнюк мелкий!

Выругавшись на прошлого владельца моего тела и убрав стол, я, заварив разнообразия ради чай, вновь уселся на стул. Покачивая в руках чашку, я думал. Сейчас, когда заряд бодрости от утреннего нежданчика прошел, я как-то резко понял, что, вообще-то, теперь живу в другой стране неизвестно на какие деньги! Вроде как Кею их родители каждый месяц переводят, пока он… учится в старшей школе.

А… паскудство! Учиться-то теперь мне придется!

Пиздец перспективы!

М-мать! Сегодня же суббота, шестнадцатое декабря, тоже в школу надо топать! У них же шестидневная учебная неделя…

Я себе представил этот поход, уроки, общение с местными и понял: да ну нахрен! В жопу сегодня эту школу.

Ладно, школа – пол беды. Память Кея есть, об этом приюте малолетних мудаков я помню. Выкручусь. Бабло вроде еще есть, надо сходить в магазин и купить нормальных продуктов, а то это дерьмо в холодильнике жрать можно только от большой нужды. Проблема в другом.

Что мне делать?!!

Броню я оставил в комнате: сложил в бокс и сунул в Гантз. Сомнения были, что спорить. Я и сейчас сомневаюсь, что это была здравая идея, но… клипсы пожелтели, а должны быть голубыми. Девка эта, Аки, права: оказаться на миссии в неисправной снаряге – это ж пиздец будет. Броня именная, сделана под каждого, чужой костюм на мне работать не будет, а жить хочется. Один раз уже помер, повторять еще раз как-то не тянет. А вдруг откинусь насовсем? Что-то я не уверен, что меня кто-то воскресит. Нахрен-нахрен мне такие эксперименты!

Ладно, оставил и оставил. Тут лучше перебздеть, чем недобздеть…

Мысли переключились на эту странную троицу. Остальные интереса не вызывали: чисто канонные персонажи. А вот эти трое…

Их в каноне не было! Никакого трио! Это я помню точно. И Эльф – это однозначно не Хентайщик. Тот ёбарь из осакской гантз-команды. Но почему тогда этот белобрысый мудак кажется мне таким знакомым? ОЧЕНЬ знакомым! Где я мог его видеть? Рожа у него приметная, смазливая. И эти желтые патлы до задницы… Мужики так не ходят. Даже в Японии. Тут чокнутых, конечно, навалом, но даже япошки ТАК не ходят!

Подтянув к себе еще один бутерброд, я распотрошил упаковку и откусил холодную дрянь. Жрать до сих пор хотелось, а в холодильнике только эти бутерброды.

Эльф мне не нравится: высокомерная отмороженная сволочь, смотрит на всех как на дерьмо под ногами, взгляд неприятный. Аж холодом обсыпает. Но не могу не признать, что он отлично стреляет.

Вспомнил, как я бежал по улице, а он целился, казалось, мне в лицо, передернулся. Рожа каменная, винтовку держит одной рукой, даже на визор не смотрел, скотина! И все равно попал с одного выстрела. Я в упор по Луковому мазал! Он же пиздец какой быстрый! И выстрелы словно чуял! А этот мудак подстрелил тварь с первого раза. Навскидку, мать его!

Я – мазал. Он – попал. И знал, что попал! Точно знал! Выстрелы невидимые, плюс эта сраная задержка. КАК?!!

О гантзе патлатый знает, как и Злюка. Броней и оружием пользоваться умеет. Но откуда? Ниши ведет себя так, словно этих троих никогда не видел и не знает! Мелкий говнюк мог, конечно, сбрехать, но верится мало. Смысла никакого. В каноне Изуми он узнал. И сильно удивился. Значит, эти трое не могли остаться с прошлых наборов. Воскресить их тоже некому: выжил только Ниши, а эта мелкая эгоистичная сволочь за год едва девяносто… а, да, восемьдесят семь очков набрал. Из одной команды в другую вроде как по канону никого не перекидывают. Так откуда они взялись?

Хреново.

Надо их найти и поговорить до миссии. Странные типы в Гантзе – это гарантированная смерть, а я хочу выжить в этом дерьме!

Отхлебнул чая. Да твою ж мать!

Выплюнул обратно в кружку. Запаренный лежалый веник!

Да, не ценитель я зеленой бурды. Надо идти в магазин. Куплю нормального кофе, сахара, чего-то на пожрать. И курева. Хотя, Кей вроде как не курит, и меня не тянет. Подумал-подумал, и решил, что раз у меня новая жизнь, то нехрен тащить в нее старые дурные привычки. Да и курить в гантзе… Не хочу я скатиться, как те гопники из осакской команды. А то сперва курево, потом – чего покрепче. Образ жизни очень помогает на всякое говно подсесть. У них там был один нарик, на кокаине сидел. Так и сдох обдолбанным.

Вылив чай в раковину, автоматически помыл кружку и поставил ее сушиться. До следующей миссии время есть. Надо обживаться, а то вечером, если я правильно помню, ко мне придет проситься на постой красотка-Кей. Ага, на правах домашнего зверька. Ее же раздвоили. Оригинал выжил, а вот наша осталась не у дел.

Вот только у меня начали появляться сомнения. А нужна мне эта Кишимото Кей? Да, сиськи у нее пиздец какие роскошные, фигурка миленькая, мордашка симпатичная, но… она же тупая как корова! Может, дома такая овца и удобная, но я же гантзер! Мне с этой дурой сражаться!

Ладно. Припрется – пущу на ночевку, а там посмотрим, как она в следующей миссии себя покажет. Кей вроде бы готовить умеет… Вот и проверим, на что она годится.

Подхватив куртку, я вышел из дома и поплелся в супермаркет, расположенный в шести кварталах от дома.

.

* * *

.

Пожилой бомж остановился возле гранитной скамьи, опоясывающей парковый фонтан, поправил замызганную сумку, умильно рассматривая миленькую девчушку, спящую на холодном камне. Короткие каштановые волосы обрамляли симпатичное заспанное личико сердечком, пухлые губки чуть приоткрыты, руки поджаты к груди. Он долго стоял и наблюдал за девушкой. Малышка замерзла, скрутилась, поджав ножки. Бомж покачал головой, протянул руку, осторожно коснулся пальцами мягких волос, а девчушка, вздрогнув, проснулась.

Увидев грязного, заросшего человека, она вскрикнула, подскочила.

–   Не спи здесь, крошка. Замерзнешь. – тихо пробормотал бомж в спину убегающей девушки.

Но его слова так и остались неуслышанными: Кишимото Кей, плотнее запахнув тонкую курточку, убежала вглубь парка.

.

* * *

.

–   Ива, просыпайся.

Ноль реакции. Он меня услышал, опознал, и… продолжил спать дальше.

Я вздохнула. Хоть что-то не меняется…

Словами не передать мое изумление, когда через, примерно, месяц совместного проживания на одной территории я поняла, что Ива Ганд – жуткий засоня. Притом, соня очень избирательный: он безошибочно фильтровал шумы на безопасные и несущие угрозу. Он мог спать мертвым сном под грохот орудий, но проснуться от малейшего шороха и шелеста, безошибочно выделив его в окружающем шуме, мгновенно, без раскачки переходя из глубокого крепкого сна в состояние полной боевой готовности. Но вот по какому-то странному выверту его подсознания, меня он с самого начала знакомства однозначно не воспринимал как нечто, даже потенциально несущее угрозу, а потому мне добудиться его было… трудно. Если не использовать запрещенные приемы, на которые он реагирует гарантированно. И мгновенно. Но на то они и запрещенные, чтобы использоваться только в крайнем случае.

–   Ива! – я потрясла его за плечо. – Ива, просыпайся! Уже середина дня!

Да-да, конечно! Взял и проснулся! Только пальцы на рукояти меча чуть дернулись, но вновь расслабленно соскользнули на свернутую рулоном кофту.

Активнее тормошить я не рискнула: в прошлой жизни в такие моменты он меня накрывал ладонью, осторожно, точно дозируя силу, прижимал к подушке и благополучно дрых дальше, игнорируя все попытки выбраться. Сейчас с большой долей вероятности это закончится тем, что я окажусь отловленной и уложенной под бок как теплая грелка. И придется же лежать, пока он сам не проснется!

–   Ива!

Глухо! Лишь ресницы дрогнули: слышит, прекрасно слышит сквозь сон, но раз голос у меня спокойный, то можно спать дальше. Его можно разбудить, заставив подскочить на месте с оружием в руке и готовым к бою: достаточно лишь изменить тон, добавить в голос паники или тревоги. Можно. Но ради чего?

Вздохнула.

Пусть спит. Подумаешь, середина дня. Мы же никуда, в общем-то, не спешим…

Последние дни перед смертью были… тяжелыми. Выматывающими. Перерождение психическую и моральную усталость не снимает и не сглаживает, не лечит душевные травмы. Смерть, она как сон без сновидений. Короткий промежуток бессознательности, мягкой, ласковой тьмы, разделяющей прошлую жизнь и новую… Иногда можно не сразу понять, что пришел в новую жизнь, особенно, если смерть была внезапной и мгновенной, а период первичной адаптации проходит быстро. Как в этот раз. Мы не сживались с новыми телами. Их нам создали. Полностью нейтральными, «чистыми», без следов прошлых владельцев. И процесса адаптации не было. Но чем больше новое тело подстраивается под душу, тем ярче будет проявляться печать усталости, пришедшей из прошлой жизни.

–   Отдыхай… – я осторожно убрала с бледного осунувшегося лица золотую прядь. – Хочешь – отдыхай. Сейчас можно…

Путь спит. В кои-то веки ему можно спокойно подремать, не подрываясь от ревуна боевой тревоги или от ударов гравитационных пушек. А спешить нам сегодня действительно некуда. Спокойный день, который можно посвятить знакомству с его младшим братом, неспешным беседам, пусть и отданных тому кошмару, который нас ждет. Можно прогуляться по городу, посмотреть на мирную жизнь. Отдохнуть от затяжной войны на уничтожение, развязанной стоящими у власти сволочами…

Ива чуть заметно дернул головой, губы подрагивают, пальцы вновь сжались на рукояти клинка, безошибочно найдя оружие. Крепко. До белизны.

Очередной кошмар…

–   Тише… Все будет хорошо… В этот раз все будет иначе. – едва слышно прошептала я, накрывая ладонью его руку, сжавшую рукоять меча до хруста.

Ледяная… Замерз. И зачем броню отключил? Подумаешь, немного потратится заряд… Расходы же мизерные, а вот без системы микроклимата тяжело. Сейчас середина декабря, температура ночью падает до четырех-пяти градусов, поднимаясь до десяти днем, и здесь, в старом заброшенном здании на окраине района, холодно и сыро.

Стащив одеяло со своего футона, я укрыла крепко спящего мужчину, который, когда-то давно, в прошлой жизни, поверил сумбурным, безумным словам и отдал жизнь, пытаясь помочь мне выполнить мою же работу. Ива Ганд… Единственный, кто мне поверил. Единственный, кто сделал все от него зависящее, чтобы я сумела сделать то, что должна была сделать… и что сделать не смогла.

–   На этот раз у нас все получится… Так, как нам нужно… – золотые волосы струились между пальцами, мягкие и нежные, словно шелк. – Прости меня, Ива… Ты был прав.

Прав. Тысячу раз он был прав! А я была слишком мягкая. Добрая. Слишком верила в человеческий разум и способность ПОНЯТЬ. Все пыталась убедить… И к чему это привело? К смерти. И чуть не привело к развоплощению.

Все эти разговоры. Попытки объяснить, убедить. К чему они, если нет возможности пробить стену предубеждения и стереотипов. Для чего бессмысленно сотрясать воздух? Чтобы потом, в самый важный момент получить удар в спину? Только потому, что кто-то считает, что знает лучше? Потому, что этот кто-то хочет быть героем? Получить славу, почет и погреть свое самолюбие? Потому, что я в его глазах – всего лишь глупая малолетка, у которой все мозги – это сиськи?

 Хватит!

Прошлая жизнь преподала мне отличный урок. Возможно, несколько жестковатый, кровавый, болезненный, зато очень наглядный. Доступный для понимания. Такой, какой я запомню раз и навсегда.

Иногда цель оправдывает ЛЮБЫЕ средства.

Когда на кону выживание целой вселенной, пусть пока еще ущербной, иллюзорной, призрачной, воплотившейся по порожденному нелогичной, глупой и жестокой историей эгрегору, жалость, мораль, милосердие, честь и благородство должны отойти на задний план. Моя неудача приведет к коллапсу этого пока еще нежизнеспособного огрызка, обрекая на развоплощение души биллионов разумных. Тех, кто уже живет. Тех, кто будет жить в прошлом этого мира. В том прошлом, которого пока еще не существует. И тех, кто будет жить в будущем.

Я использую любые средства для достижения своей цели! Любые! Все что угодно, лишь бы достигнуть успеха и сдвинуть этот мир с предопределенной эгрегором колеи развития, не дав ему пройти канонную историю до конца, лишиться подпитки и развоплотится.

Любые средства! Но есть цена, которую я никогда не соглашусь заплатить за выживание безразличных мне людей и не-людей! И пусть падет в Небытие эта или любая иная реальность со всеми ее биллионами душ, но я не позволю… не дам оплатить их выживание ЭТОЙ ценой!

.

Когда я вышла из комнаты, нервно расхаживающий Олтра резко развернулся и уставился на меня, забавно поведя головой. Еще не привык к резкому сужению угла обзора.

–   Твой брат спит. – я плотнее затянула ворот толстовки, накинула капюшон и поежилась. Что поделать, я жуткий мерзляк. – Попытки его разбудить успехом не увенчались.

Олтра нахмурился.

–   Ива не спит в чужом присутствии.

Я пожала плечами, сунула руки под мышки, чтобы хоть немного отогреть заледеневшие пальцы. В моем присутствии он уже несколько месяцев как прекрасно спит.

–   Ко мне он привык и не воспринимает как потенциальную угрозу. Я могу над его головой вывести в боевое положение винтовку, могу даже выстрелить. И все равно не проснется, даже если рядом грохнет.

Синие глаза удивленно расширились: младший понял, что я имела в виду. Спокойный крепкий сон в моем присутствии – признак доверия. Полного, безоговорочного. А Ива не страдал доверием. Даже мимолетным. Замкнутый, молчаливый, не привыкший проявлять эмоции, с застывшим, вечно безэмоциональным лицом и промороженными до дна равнодушными глазами убийцы. Таким я его увидела в первый раз. Таким его видят все вокруг. Маска, намертво приросшая к лицу…

–   Пошли, печку растопим. А то тут холодно.

Этот дом уже лет десять как нежилой, но у японцев нет привычки растаскивать все, что плохо лежит, а потому минимальный комфорт у нас был: крыша над головой, рассохшиеся соломенные циновки на полу, кое-какая мебель и, что самое важное, красиво оформленный родник за домом. Я не знаю, кто тут жил и что случилось, но для нас это сейчас не важно. Важно, что в этом доме можно какое-то время пожить, а небольшая кухонька нас радовала наличием невысокого удивительно-крепкого столика и дровяной печки, которую можно использовать для подогрева воды в фурако, стоящей в пристройке. Немного грязной, но целой и пригодной к использованию. А еще я нашла круглую металлическую жаровню, убив почти час на то, чтобы ее отдраить в ледяной воде и привести в порядок. На нее прекрасно становилась большая сковорода, стащенная в супермаркете, а сама жаровня отлично выполняла роль гриля или мангала, если сетку снять.

–   У тебя много вопросов. – негромко сказала я, доставая из упаковки топливный брикет и закидывая его в топку.

Олтра кивнул, не сводя с меня настороженного взгляда.

–   Задавай.

Парень глянул мне за спину, поджал губы. Я усмехнулась.

–   Ива знает все, что хотел узнать. У меня нет от него тайн.

Тайн от него у меня действительно не было. Как ни странно, но я рассказывала воину иного вида все, что он хотел узнать. Я отвечала на все его вопросы. Подробно. Ничего не скрывая не пытаясь приукрасить или как-то слукавить. Какой мне был смысл ему в чем-то лгать, что-то недоговаривать? Зачем? Пытаться приукрасить себя? Чего ради? Искренность и доверие дадут… дали куда больше. То, что нельзя было бы получить никаким иным путем.

Поначалу мы молчали, обходясь жестами и необходимым минимумом слов, изучали друг друга, привыкали к чужому присутствию, притирались к нашим различиям, мирясь с недостатками друг друга. Ближе к своей смерти Ива… оттаял. Мы долго беседовали. Часами. В тишине его каюты в сбрасываемом модуле. Эти разговоры его успокаивали, позволяли хоть ненадолго забыть о том, что творилось на планете. И о том, что происходило в среде его народа произволом правительства.

И у них бывают дураки у власти…

–   Олтра, живым я тебя никогда не видела. Все, что я о тебе знаю, рассказал твой брат. – я поморщилась. – А Ива не слишком разговорчив.

Парень согласно кивнул.

Едва слышный шелест открывающейся двери, практически беззвучные шаги, услышать которые можно только благодаря шелесту старой соломенной циновки на полу.

–   Проснулся? – спросила я, поворачиваясь.

Да… на счет «проснулся» я определенно погорячилась: Ива двигался с плавной грацией высококлассного убийцы и осанкой потомственного аристократа, подбородок высокомерно вздернут, бесстрастные голубые глаза полуприкрыты, смотрят сквозь меня, словно я – мебель или декор окружения, лицо безэмоционально. Все как обычно по утру: тело встало, мозги спят, рулит автопилот. Оттого и вид высокомерной равнодушной сволочи, смотрящей на всех вокруг как на грязь под ногами. Прекрасная маска, выверенная, отточенная, и, что самое забавное, на лице – ни следа сонливости, глаза смотрят холодно и пристально. А то, что Ива спит на ходу, слабо воспринимает окружающий мир, реагируя на инстинктах и рефлексах, это мелочи, о которых окружающим знать не положено.

–   Понятно все с тобой. – я вздохнула. – Родник за домом, иди на звук текущей воды. Приходи в себя, я сделаю завтрак.

Ива молча развернулся и уплыл куда указано, провожаемый нечитаемым взглядом брата. Ну да, обморок обыкновенный, утренний, разновидность домашняя. Ничего, сейчас взбодрится: холодная вода его приведет в тонус, а привычная утренняя разминка выведет мозги из спячки.

–   Пошли, будешь помогать.

Олтра, к его чести, послушался без малейшего сопротивления: поведение старшего брата было для него показательным, и сразу перевело меня из непонятного чужака в статус человека из ближнего круга. А еще он хотел кушать, хоть и не показывал это ни одним жестом.

Ничего, вот сейчас как раз приготовим поесть из того, что я благоразумно стащила в магазине при посильной помощи братьев.

После окончания миссии, когда нас услужливо выперли зимой без гроша в кармане и жилья на гостеприимные улицы ночного Токио, я направила наши стопы к крупному супермаркету, который не работает круглые сутки, а закрывается на ночь. Один такой находится всего в трех кварталах от нашего нынешнего места обитания. В нем и взяли то, что нужно, воспользовавшись восхитительными свойствами брони. Такими, как скрыт.

Воровать – некрасиво и незаконно. Не спорю. Но раз уж мы будем участвовать в абсолютно незаконных и аморальных гладиаторских боях, которые смотрит богатейшая верхушка этого мира, то пусть они хоть так оплачивают свои развлечения и наше проживание в этой замечательной, но недешевой стране. А многого нам не нужно: еда, одежда, мелкие и совершенно необходимые для жизни в нежилом помещении вещи. К примеру, одеяла, чтобы не замерзнуть ночью.

Мы не гордые: сами возьмем.

К нашему налету готовой еды в магазине уже не было: японцы крайне щепетильно относятся к свежести пищи, и понятия «вчерашней еды» у них не существует, так что после закрытия магазина прилавки готовой еды были пусты. К сожалению. Я вот не настолько привередливая, и с удовольствием бы съела бенто. Даже вчерашнее.

Пока закипал чайник на печке, я нанизывала на шпажки благоразумно замаринованное с ночи мясо, в жаровне прогорали дрова, уже превратившиеся в угли, Олтра нарезал овощи, четко следуя моим указаниям. Онигири с креветками, лососем и жаренным мясом ждали своего часа, как и небольшие треугольные бутербродики с омлетом и рыбой. И никакого тофу, натто и вездесущих водорослей! Терпеть эту гадость не могу! Особенно – натто! Помня по прошлой жизни пристрастия Ивы в еде, могу с гарантией предположить, что идея есть склизкие сбродившие бобы понимания у него тоже не вызовет.

Подошел Олтра, молча протянул доску с аккуратно порезанным пополам в длину аспарагусом. Я выложила шашлычки на жаровню, разложила аспарагус. На завтрак нам хватит, а вот на обед надо будет что-то посущественнее приготовить. Это в прошлой жизни, когда одна жила, я прекрасно обходилась готовыми бенто и онигири, разнообразя рацион скудным ассортиментом местных молочных продуктов, фруктами и сладостями. Сейчас такое не прокатит: братья, конечно, не скажут ни слова, но…

Раз уж я их сюда выдернула, я автоматически взяла на себя некоторые обязательства перед ними. Включая нормальную кормежку. Не знаю как Олтра, но Ива готовить не умеет совершенно: на корабле он питался в столовой, и необходимости осваивать приготовление пищи у него никогда не возникало. Стандартные военные пайки его вполне устраивали.

Я вздохнула, переворачивая палочками подрумянившийся аспарагус.

Реалии жизни в космической колонии мало напоминали то, что было показано в каноне… Корабль был застроен очень плотно, ресурсы – наперечет, включая внутреннее пространство, биологический контроль – не просто красивые слова. Особенно, в десантном жилом модуле для бойцов группы высадки: там вообще карантин являлся чем-то естественным и привычным. Никто с планеты не поднимался на корабль-колонию. И никто оттуда не спускался. Попасть на висящий на орбите корабль можно было лишь телепортацией… после жесточайшего карантина и серии крайне неприятных дезинфекций. И то, в герметичной броне, которую запрещено снимать. И все это ради того, чтобы из чужой биосферы в колонию никакую заразу не притащить, и не важно, что биохимия сородичей Ивы была отличной от человеческой. Какая-нибудь пакость по закону подлости зацепится и приживется, мутировав в нечто занятное и удивительно смертельное.

Аккуратно разложив на сетке жаровни овощные шашлычки из порезанных кубиками цуккини и картошки, я быстро убрала все лишнее: теперь моя задача следить, чтобы наш завтрак не сгорел. Жаровня небольшая, прекрасно помещалась возле стола.

Накатило какое-то подозрительное, ненормальное… умиротворение. Для меня еще совсем недавно шла война на уничтожение, бои с гантзерами в колонии. Шестнадцать часов назад – прощальный разговор с Ивой… его последний бой и гибель. Сознательно подставился под удар малолетнего идиота, которого мог размазать кровавой кашей… Пальцы судорожно сжались на палочках. Полные ненависти слова гантзеров в Комнате Правды, для которых я стала врагом и предателем, тяжелый, полный лжи и уверток разговор с тварью божественного разлива, затяжной торг и утомительный самоубийственный ритуал, итогом которого стала моя смерть под ударами молекулярных деструкторов… А потом мир, наполненный болью, просто мигнул, и я вновь оказалась в до исступленной ненависти знакомой желтой комнате с черной сферической сволочью на своем законном месте.

Я тряхнула головой. Еще не хватало раскиснуть из-за ошибок прошлой жизни!

Перевернув мясо, я совершенно бескультурно развалилась на соломенной циновке-татами, начисто проигнорировав японский этикет. Сами пусть чинно сидят на корточках, а я как-то так, по-простецки. Олтра себя вообще такими неизвестными мелочами как чужой этикет не утруждал, и сейчас сидел, подобрав ноги, и глазел то на меня, то на занятого привычной разминкой брата, благо, раздвинутая секция окон давала возможность видеть внутренний дворик.

Я вопросительно приподняла бровь, встретив очередной задумчивый взгляд.

–   Что-то не так?

Наблюдать за младшим братом Ивы было очень занятно. Все его мысли крупными буквами пропечатаны на выразительной физиономии, хотя он честно пытается держать себя в руках, однако неизвестность и дикость происходящего сильно выбивали его из равновесия. Для парня, выросшего в замкнутой, плотно населенной космической колонии и воспитанного старшим братом после гибели родителей, жизнь на планете была чем-то странным и непонятным.

–   А… ты же…

–   Да, в прошлой жизни я тоже была человеком. Только переродилась в Кишимото Кей. Та, которая Сиськи.

Парень опустил взгляд и едва заметно покраснел. Милашка! Стеснительная, притом. Я и забыла, что Олтра очень молод: ему же лет двадцать было, когда он погиб. Ива старше на одиннадцать лет и куда опытнее: его жизнь прошла в бесконечных боях выжигавшей галактику войны на уничтожение, принесших ему славу героя, обожание сородичей, специфическое прозвище и… одиночество.

Ива закончил разминку и сейчас, спустив верх брони, ополаскивался ледяной водой родника.

–   А как ты… – короткий, быстрый взгляд синих глаз на брата.

Я хмыкнула и уточнила вопрос:

–   Как я познакомилась с Ивой будучи человеком?

Олтра кивнул.

–   Она меня подловила во время высадки, нацелила гравитационную пушку и вежливо попросила уделить ей внимание в беседе. – спокойно ответил умывающийся Ива, который прекрасно нас слышал.

Младший удивленно заморгал.

–   Нацелила. – я согласно кивнула. – А иначе поди тебя убеди выслушать. – и, не сдержав ехидства, добавила: – Ты был столь галантен и учтив, что не стал травмировать мою хрупкую женскую психику и сделал вид, что это оружие тебя очень-очень впечатлило. Это потом, где-то через месяца два нашего знакомства, узнала, что ты на интуиции и чутье уворачиваешься от выстрелов и гравитационной пушки, и молекулярного деструктора, хотя я считала это чем-то из области ненаучной фантастики.

Ответом стал тихий-тихий веселый смех, едва слышимый в журчании воды.

Выражение лица Олтры было неописуемо!

–   Да, представляешь, твой брат умеет смеяться. И даже улыбаться.

Ива фыркнул, стряхнул воду с рук, поежился и в момент исчез из виду, чтобы буквально через пару секунд нарисоваться в дверном проеме. Не вставая, я подняла упаковку полотенец, разодрала пленку и кинула ему плотный сверток. Ива поймал, развернул, быстро обтер ледяную воду.

–   Подсаживайся к жаровне и грейся.

Спорить он не стал и сел рядом. И так светлая кожа побледнела до синевы, губы чуть заметно подрагивают, движения резкие, дерганные, какие-то ломанные. Тренировка, конечно, разогрела тело, но ледяная вода взбодрила, вытянув остатки тепла. Все же на дворе декабрь месяц, а неактивная броня превращается в то, чем и является – трехмиллиметровую в толщину, плотно облегающую тело органическую одёжку-мечту-извращенца-хентайщика, которая ничего не скрывает и практически не греет. Особенно, если она спущена до талии и верх болтается на бедрах, как ее по привычке носит Ива. А здесь не тепличный климат замкнутой экосистемы корабля! На дворе нормальная для Токио зима! С суточными перепадами температуры, моросящим дождиком и прочими радостями. Иногда даже изморось появляется.

Покачав головой, я встала, подошла к сваленным у стены рюкзакам, достала благоразумно спёртую специально для него плотную свободную толстовку на змейке с капюшоном, расстегнула ее и накинула на плечи Иве.

–   Простуда – это последнее, что тебе нужно. Да, телепортация лечит всё, но… – я развела руками. – Ива, мы живем в нежилом доме без отопления.

Он медленно кивнул, одел кофту, застегнув под подбородок и натянув капюшон почти на глаза. Вот и замечательно.

Прошло полтора года, но я отлично помню собственные ощущения, когда простыла после ночевки на улице. И высокую температуру, и слабость, и ломоту в теле… В то время рядом со мной никого не было. Некому было помочь. Да никто и не помог бы… Хорошо хоть телепортация вылечила, а то я уже начала думать, что так и загнусь от воспаления легких в этом старом, промерзающем за ночь доме.

Сев на место, я не сдержала улыбки. А ведь это по-своему приятно, когда можно проявить заботу… В прошлой жизни обо мне заботился Ива, я же могла максимум что сделать, так это развлекать его беседами и оказывать моральную поддержку. Сейчас, в новой жизни, исчезла одна крайне неприятная проблема…

Ива же все прекрасно понимает: иногда у него очень выразительные глаза. Полгода же вместе пытались переломить ход событий… Если первое время встречи были мельком, то позже, когда владельцы Гантза начали работать в открытую, я практически полностью перебралась к Иве, лишь изредка встречаясь с другими гантзерами. Что странного в том, что мы так привыкли друг у другу…

Перевернув практически готовые шашлыки, я аккуратно сняла палочками аспарагус, переложив обжаренные стебли на деревянные дощечки. Вручив младшему большую помидорину и нож, сказала:

–   Порежь дольками. Только не слишком крупно, иначе будет неудобно… – я запнулась, встретив непонимающий растерянный взгляд. О… а, ну да… – Порежь на восемь частей вдоль вертикальной оси овоща.

Парень кивнул. Ива с интересом за нами наблюдал, но его я никакой работой не напрягала. Даже пустяковой. Пусть этот день пройдет в покое, рядом с младшим братом, который для него еще сутки назад был мертв…

Нам обоим нужен отдых.

Я достала из пакета хлеб, содрала эту вездесущую упаковку. В комнатке тут же вкусно запахло ароматным молочным свежим хлебом. Олтра непроизвольно сглотнул, виновато опустив взгляд на перемазанные несчастным помидором руки. Ива улыбнулся. По-настоящему, а не как обычно, равнодушно, одними губами, не вкладывая эмоций. Подхватил полотенце и кинул его в брата, пытающегося мокрыми пальцами снять с руки томатные семечки.

Вытащив из кармана кофты гантз-меч, я включила оружие, выставив минимальную длину силового клинка, и под обалдевшим взглядом младшего спокойно нарезала мягкий свежайший хоккайдо, честно купленный в маленькой пекарне неподалеку. Деньги я благополучно сперла тем же утром.

–   Не надо на меня так смотреть. – я усмехнулась, глядя, как Олтра вытирает руки и броню от помидорного сока, выключила клинок, убрала оружие обратно в карман. – Обычным ножом ты этот хлеб аккуратно не порежешь. По крайней мере, у меня не получалось.

Ива, улыбаясь, сказал:

–   У нас никто не режет продукты боевым оружием.

Я улыбнулась в ответ:

–   У нас тоже.

Олтра снова промолчал, но какое у него было выражение смазливой мордашки! Блеск! Ива украдцей наблюдал за братом. Живым, здоровым братом. Да, они теперь люди, ну и что? Они оба живы… Мы живы.

Я разложила шашлычки по досточкам, заменяющим нам тарелки, закинула на сетку жаровни мясные онигири, чтобы поджарились, раздала еду братьям.

–   Первое правило этикета: в этой стране говорят «итадакимас», и только после этого приступают к еде. Я на соблюдении таких мелочей, как этикет чужой страны, не настаиваю, но вы должны его знать, чтобы чувствовать себя комфортно в чужом обществе. Особенно, в столь традиционном, как японское.

Ива согласно кивнул. Дальше началось ускоренное обучение правильному использованию палочек для еды. А заодно я рассказывала мелкие правила приличия, принятые в японском обществе, в котором нам вращаться еще почти два года до прибытия корабля-колонии.

.

* * *

.

На экране репортер широким жестом обвел уходящий во мрак туннель метро и произнес:

–   На этой платформе двое старшеклассников спасли мужчину, упавшего на пути. – мужчина повернулся на камеру. – Но затем они внезапно исчезли.

Женщина в розовой кофте и белой юбке прошла мимо молодого черноволосого парня и мальчишки лет десяти. Братья стояли ровно, выпрямившись и опустив руки по швам. Глаза смотрели в пол.

–   Не надо мне тут сказки рассказывать! Он вернулся промокшим насквозь.

–   Извините. – ровно произнес Като, глядя перед собой. – Я собирался забрать его.

Женщина подошла к вешалке, сняла оранжевое пальто.

–   На улице такая грязь, заешь ли! Теперь придется стирать его вещи отдельно! – в голосе явственно прозвучало раздражение и брезгливость. – Я хочу, чтобы ты хорошенько подумал над своим поведением! Вы живете за мой счет.

Красивое лицо парня окаменело.

–   Я знаю.

–   Еще бы ты не знал. – фыркнула тетя. – Мой брат и эта деваха просто посмеялись над нами: бездумно нарожали кучу детей, а потом просто взяли и умерли!

Репортер тем временем продолжал рассказывать о трагедии, произошедшей на перроне токийского метро поздним вечером.

–   Они даже не задумались о том, кто должен тащить на себе этих детей! – с негодованием буквально выплюнула тетка.

Като не шевелился, а Аюми, услышав слова репортера: «Этот зонтик был оставлен на месте происшествия…», повернулся, заглядываясь на экран. Черноволосый мужчина одной рукой держал микрофон, а во второй демонстрировал на камеру поломанный белый зонт с двумя буквами «А.К», вырезанными на рукояти.

В комнату вошли два подростка, погодки Като.

–   Жареное мясо, да? – осуждающе произнес один из них, глядя на брата. – Стоит ограничить себя двумястами граммами.

–   Я не настолько голоден. – отмахнулся тот, проходя сквозь комнату.

Тетя застегнула пальто, повернулась к молчаливо стоящим племянникам.

–   Вы останетесь, чтобы присмотреть за домом.

–   Да. – коротко ответил Като, не поднимая взгляда.

–   Мама. Может, Массару-кун и его братик пойдут с нами? – неуверенно спросил младший.

Его мать фыркнула.

–   Вот еще! Нечего их баловать!

Семья ушла. Като, подняв взгляд, хмуро и зло смотрел на закрывшиеся двери, крепко стиснув зубы.

–   Братик… – тихий голосок младшего заставил старшего вздрогнуть и повернуться.

Репортер, показывая переломанный зонтик, продолжал говорить:

–   Полиция еще не решила, стоит ли рассматривать это дело. – камера приблизила ручку с вырезанными инициалами. – За доказательство это пока не принимается.

–   Братик… Это же мой зонтик… – тихо-тихо, растерянно прошептал мальчик, непонимающе глядя в экран телевизора.

.

* * *

.

–   Что за дерьмо?

Я брезгливо подцепил палочками кучку этого вонючего, скользкого дерьма под названием натто, с отвращением глядя на склизкую липкую жижу, потянувшуюся за странными бобами цвета детского говна. Смердело от этой дряни аммиаком и тухлыми яйцами. И они это жрут каждый день? Судя по памяти мелкого озабоченного придурка-Кея – да! Он сам жрал натто практически каждое утро. И ему эта мерзость НРАВИЛАСЬ!

–   А-аа… бля!

Воткнув палочки в липкую мерзость, я сунул ее в пакет, плотно замотал и закинул в мусорный мешок к продуктам. ЭТО я жрать не буду! Пусть сами свое дерьмо едят! И нахрена столько купил? Почти два куска потратил на эту мерзость!

В мусор к комиксам полетели еще шесть упаковок этой вонючей дряни. Через пять минут туда же отправились рыбные сырные сосиски, от которых смердело тухлыми крабами. На вкус они оказались как на запах: тот же тухлый краб. Какие-то копченые колбаски на вкус оказались жирной жесткой сортиркой с салом. Онигири я откусил с опаской. Первое оказалось еще ничего так: с лососевой стружкой. Второе – с какой-то зеленой непонятной ерундой, а вот третье… с этим сраным натто! А я его от души откусил… и проглотил…

Когда проблевался и выполз из толчка, настроение упало ниже плинтуса. Я спустил в этом долбанном магазине четыре куска, а жрать то, что купил, нельзя!

Мрачно жуя будо пан и запивая сладкую булку с изюмом молоком, я прикидывал, что ж я жрать тут буду. Бабла у меня осталось еще семнадцать тысяч йен и до начала января пополнение не предвидится. Кею родаки каждый месяц переводят сто двадцать тысяч, из которых шестьдесят четыре куска надо отдавать за хату. Налички на прожитье оставалось около пятидесяти шести тыщ. Для ученика старшей школы неплохо. Но этот мелкий озабоченный козел спустил кучу бабла на порнуху и хентай! Каждый месяц этот мудила покупал кучу журналов с обнаженными красотками и рисованной японской порнухой! И жрал это ебаное натто, тофу, разводную лапшу и мисо-суп, вместо того, чтобы купить нормальную жратву!

–   Паскуда малолетняя! – буркнул я, распаковывая новую сладкую булку.

Поход в магаз привел меня в уныние: цены тут пиздец кусючие! Особенно, на нормальные продукты типа мяса. Молочки нет вообще: ни моего любимого кефира, ни сметаны, ни ряженки, ни творога. Даже твердого сыра почти нет! На овощи и фрукты тут вообще цены нереальные! Но да хрен бы с ними, с ценами! Будет броня, можно будет под скрытом таскать хавчик. Проблема в другом. Я готовить не умею! Максимум моего таланта – яичницу пожарить. И картоху. Но в магазе НЕТ картошки! Только эта, сладкая!

Срань, а…

Ладно, мясо я, наверное, пожарить смогу. Не совсем же криворукий рукожоп, чтобы спалить нормальное мясо. В магазе продается классная говядина. Уже порезанная, в упаковке. И рыба уже готовая. Только пожарить надо.

Или, может, в забегаловках питаться? Должны же быть в Токио мелкие обжорки, где можно недорого пожрать. Но где? Я живу в тихом спальном районе, и в округе только мелкие магазинчики и булочные. Ресторанчики тут недешевые: один раз пожрать примерно одну-две штуки йен стоит. Надо искать. Может, еще раз в магаз сходить? Только дальше и в другой район? Может, там что-то найду? Съедобное.

Дожевав булку и допив молоко, я сумрачно смотрел на оставшуюся наличку и думал, где б пожрать нормального мяса с картошкой. Без этих любимых япошками сладких соусов, риса, рыбы, непонятных салатов и прочей ерунды. Обычного МЯСА с обычным картофельным пюре! С маслом, молоком и сметаной! Или отбивных навернуть… Или пельмешков. Мясных, а не местных, с силосом каким-то.

Вот хрень-то! Долбанная Япония! Знал бы, что так встряну, учился бы готовить!

Я сгреб бабло со стола, взял три штуки, остальное сныкав обратно, подхватил куртку и потопал на улицу. В кафешку! И праздновать! У меня сегодня праздник! Важный! Новая жизнь началась! Ночью! И День Рождение наступил. Это надо отметить! А местную дрянь пусть жрет патлатый со своей Злюкой и братцем!

.

* * *

.

Небольшая фотография в простой темно-коричневой, практически черной рамке стояла на комоде: коротко стриженный черноволосый мужчина и миловидная хрупкая женщина улыбались на камеру в погожий солнечный день. По-летнему яркое небо и зеленая листва, пронизанная золотыми лучиками света, легкие облачка на заднем плане. Молодая чета счастлива, искренне радуются прекрасному дню и тому, кто их фотографирует.

Мальчик отвел взгляд от единственной сохранившейся фотографии погибших родителей и опустил взгляд в пиалу.

–   Масару, я тоже хочу мяса… – едва слышно прошептал мальчик, аккуратно подцепляя палочками рис.

Его старший брат виновато опустил взгляд.

–   У меня скоро будет новая работа… Тогда и поедим. – Като сжал пальцы на палочках. – Очень скоро… Мы уедем из этого дома, мы сможем снимать свою комнату…

Мальчик счастливо улыбнулся, но улыбка быстро угасла.

–   Братик… А где ты был вчера вечером?

Старший замер.

–   Это ведь ты бросил тот зонтик на станции…

Като молчал, невидяще глядя перед собой. Воспоминания всплыли сами собой, возвращая в тот злополучный вечер: упавший на пути бомж, Кей, приближающийся поезд, отчаянная попытка спастись, ужасающий удар и желтая комната с черным шаром.

Младший встревожился.

–   Что случилось, братик?

Като отмер.

–   Ничего, Аюми. Все будет хорошо. – спокойно произнес он, улыбнувшись брату.

Младший расплылся в ответной улыбке и активно заработал палочками, доедая рис с соевым соусом. Улыбка старшего подувяла. Слова Ниши, сказанные после миссии, громом отдавались в голове: «Время от времени, это все повторяется. Снова и снова. Каждый раз. Как сегодня», накладываясь на спокойные, равнодушные слова черноволосой девушки: «Или ты убиваешь, или ты умираешь». Массару Като, с трудом разжав пальцы, положил палочки на подставку, упрямо поджав губы.

Хватит с него смертей! Он не будет убивать!