Проект Полиморф

Глава 13

Лазурный Берег

Тот же вечер

.

— А помнишь, как мне впервые удалось от вас всех спрятаться? – с горящими восторженными глазами вещал Эйнаор, сидя в малой гостиной личных покоев. – Какое было лицо у Учителя в тот момент, когда он меня потерял! Да что он… Видел бы ты глаза начальника Золотой Гвардии! Хотя да, ты же видел… Но ты и сам был не лучше!

Эйнаор заливисто расхохотался. Просто, тепло, и по-душевному. Сделав маленький глоток вина из своего бокала, он картинно изобразил перепутанное выражение лица и панику.

— Где?! Что? Куда делся?! – подражал Эйнаор и потом вновь рассмеялся, закрыв лицо ладонью. – Прости, это был такой соблазн. Я не удержался попробовать!

На лице Лаккомо расплылась легкая улыбка с оттенком ностальгии.

— Но я, правда, запереживал, когда даже связка от тебя пропала, — сказал вице-король, сидя с ногами в массивном и мягком кресле.

— Да! Тогда ты, помнится, еще просил своего дъерка меня выследить, — довольно скалясь, ответил Эйнаор, развалившись кресле напротив.

— Было такое, — согласился Лаккомо, глядя в бокал и покачивая его в руках. – Но нашел я тебя тогда самостоятельно.

— Еще бы ты не нашел! – фыркнул Эйнаор довольно, отпив ещё немного из бокала. – Ты у нас все знаешь и все лучше всех слышишь.

— Зато тебя все дворцовые Тени покрывали…

— А я их попросил.

— Зачем?

— Чтоб ты искал.

Конец вечера получился очень душевным. Это в начале, когда братья только вышли в город и добрались до ресторана, разговор завязывался туго. Лаккомо неохотно рассказывал о своем быте на корабле, а Эйнаор безуспешно пытался его развеселить. Но потом слово за слово, вновь доставать старые воспоминания, братья поймали общую волну. Посетители ресторана бросали осторожные взгляды на редких венценосных гостей, но никто не смел нарушать их времяпровождение.

Все-таки горожане Лазурного Берега были уже братьями тренированные. Это раньше редко какой Лоатт-Лэ позволял себе приобщаться к простой жизни народа и баловать своим «светлым ликом» общественность. Лаккомо и Эйнаор меняли отношение к себе с ранних лет. Нет, они не посещали город с целью сделать себе красивую рекламу или отметиться на фоне чужих достижений. Они не открывали своим приходом школы и рестораны, музеи или новые магазины. Братья просто иногда пользовались всем богатством столицы наравне с ее жителями. Как бы не была хороша дворцовая кухня, изредка они посещали городские рестораны. А при идеально отлаженной системе доставки они иногда могли позволить себе посетить обычный магазин дорогой одежды.

Будучи ещё на обучении, в особо хорошие дни братья не брезговали даже добираться пешком до Академии. Когда регулярные полеты на флаэрах с телохранителями начинали надоедать, им было приятно лишний раз прогуляться полчаса пешком по широким аллеям.

В итоге, народ постепенно привыкал к своим будущим правителям, проникался их искренней отзывчивостью и благожелательностью. Обаятельные и всегда вежливые юноши быстро понравились общественности. И теперь для горожан уже не было сюрпризом встретить повзрослевших и поделивших Престол братьев на улице или в магазине с художественными принадлежностями. Их не бросались снимать и фотографировать на персональные коммуникаторы, и тем более не кидались просить автографы. Присутствие Эйнаора или Лаккомо на улицах столицы считалось нормой. Разве что особо чуткие граждане пытались внимательно проследить настроение братьев. По здравому решению все считали, что если правители были замечены в приподнятом настроении и улыбались, то причин для беспокойства у граждан нет. Они и планета в безопасности.

Вот и в ресторане, стоило братьям отвлечься и затронуть длинную череду юношеских воспоминаний, как остальные посетители ресторана расслабились. Они не слышали, о чем говорили их венценосные правители, но им хватало улыбок обоих.

Уже во Дворце Эйнаор вспомнил про вино. Затащив брата в старую гостиную, он упорно сворачивал с деловых тем и не давал загружать голову государственными проблемами. Лаккомо охотно на это велся, согласившись, что один вечер вся система может потерпеть и подождать.

— Много говоришь с ними? – спросил Лаккомо, неопределенно кивая в стены.

— С Тенями? – уточнил Эйнаор. – Не особо. Они неохотно отвечают. Только по делу. На Учителя вообще иногда обижаются. Капризничают.

— С чего бы это, — задумчиво пробормотал Лаккомо, равнодушно скользя взглядом по стене и перескакивая с одного невидимого глазу объекта на другой.

Эйнаор наблюдал за ним с нескрываемым интересом. Сейчас Лаккомо вновь выглядел как раньше. Легкое вино словно оживило его, придало больше свободы в движениях, даже румянец на щеках уже не делал его похожим на бледную смертную тень.

Лоатт-Лэ нравилось, когда брат переставал держать себя зажато и ценил моменты, когда он поддавался неформальной обстановке и общению. Эйнаор любил часы, когда Лаккомо вел себя как человек, а не как разумная машина и приложение к своему боевому кораблю.

В такие моменты и сам Лоатт-Лэ начинал радоваться своей жизни.

— Они всегда потом грустят, когда ты пропадаешь из вида, — сказал Эйнаор, чуть улыбаясь.

— Но всегда молчат, когда я появляюсь, — иронично заметил Лаккомо.

— Спугнуть боятся, — пожал плечами младший.

— Или боятся, что я от них отмахнусь? – продолжая изучать вроде бы пустую стену спросил Алиетт-Лэ.

— Или так… — с угасающей улыбкой отозвался Эйнаор.

Словно утекшая из-под пальцев вода ускользнуло и прошло, казалось бы, хорошее настроение. Одно слабое касание нелюбимой темы толкнуло обратно в пучину расстройства и пустоты. Эйнаор знал, что Лаккомо инстинктивно уходил от любой попытки Теней его удержать. Да что там их! Если даже сама планета не могла его уговорить остаться…Источник звал вице-короля. Но чем сильнее становилось притяжение, тем дальше улетал Лаккомо. Будто убегая от непонятной клетки.

Хотя Эйнаор понимал брата, и где-то очень глубоко в душе завидовал его свободе. Но хорошее настроение Лоатт-Лэ окончательно пропало после разговора о Тенях. И Эйнаор уже знал, что лучше не пытаться продолжать увядшую беседу.

— Ладно, Лакки. Время уже позднее, — Лоатт-Лэ натянул на лицо подобие улыбки, залпом допил оставшееся вино, и, поставив пустой бокал, поднялся с кресла. – Завтра мы начнем работу  с полиморфом рано. Мне желательно подготовиться и иметь свежую голову.

— Да, хорошо, — Лаккомо «отлип» от стены и немного растерянно уставился на брата.

— Отдыхай, — Эйнаор похлопал его по плечу и неспешно покинул гостиную.

Алиетт-Лэ остался наедине. Даже Тени только что густо высовывающиеся из стен растворились и ушли. Как будто снова обиженные непонятно на что. Или на кого.

Лаккомо отказался понимать их в данный момент. Пусть демонстрируют свои капризы дальше. Для себя он давно решил, что не будет пытаться находить с ними общий язык, не привязываться. Это глупо, тем более с его бесконечной работой наверху в космосе.

Задумчиво глядя в бокал и перекатывая остатки напитка, Лаккомо даже задумался над тем, чтобы следующий раз остановиться на ночевку не во дворце, а в частном загородном домике. Не зря же когда-то он озадачился его анонимной покупкой и благоустройством. Как раз сгодится на такой случай, как сейчас.

Обижаются они… Да пускай!

Тем более пошло оно все…

Лаккомо впечатал бокал в стол, но крепкий материал лишь звякнул и уцелел.

Рывком поднявшись с места, вице-король направился в противоположную сторону, вглубь личных покоев. В голове неприятно зашумело, и по-хорошему не мешало бы освежиться в душе. Но отрезвленный после такого мозг обещал вновь начать напоминать о делах и старых давно принятых решениях.

Нет уж.

Зайдя в свою просторную спальню, Лаккомо, не включая свет, добрался до кровати и устало рухнул на нее. Только тогда он по-настоящему понял, как утомился за сутки. Ужасные, тяжелые, долгие и странные сутки. Казалось, что бой над планетой и общение с полиморфом были несколькими днями ранее, но нет… Каких-то десять часов назад он еще летел на корабле к Тории с машиной на борту. А до того, еще полдня назад командовал дурацкой военной операцией над планетой. Иногда время в космосе пролетает незаметно,  отсчитывая недели, месяцы и проносящиеся годы. А иногда случается как сегодня, когда события одного перелета могут перевесить значимость целого десятилетия нудных метаний.

Тяжелый выдался день. И черная страшная усталость, наконец, настигла вице-короля и навалилась всей тяжестью, не давая расслабиться  и уснуть. Лаккомо долго ворочался, искал удобную позу, а, в конце концов, просто отбросил мешающую подушку. Легкий хмель сошел, снова давая волю мыслям, и Алиетт-Лэ вернулся к дневному разговору.

Все-таки Эйнаор был прав. Стоит только связаться с полиморфами против Цинтерры, как они оба попадут под удар. Тихий гадостный голос на грани сознания попытался уговорить все бросить. Уйти. Оставить. Прекратить эту бессмысленную возню.

Но нет… Так ведь нельзя. Это неправильно.

Что-то не давало покоя и зудело, напоминая об аморальности и несправедливости происходящего. Лаккомо не мог себе позволить бросить всё как есть и смириться с появлением таких машин. Просто – не мог. Что-то дикое виделось ему в таком состоянии. В самом факте наличия миллионов разумных, заключенных против их воли в кристаллы. Без возможности что-либо изменить. Без возможности двигаться. Без возможности жить. Вынужденные существовать в искалеченной оболочке, выполняя строгие приказы и не имея шанса заявить о своем заточении.

Несправедливость подобного заточения злила, выводила из себя и почти срывала последние стопоры. Лаккомо не отдавал себе отчета и не понимал, почему его это так сильно задевало. Но имея возможности, власть и влияние он собирался все прекратить. Или вывести на иной уровень. В конце концов, гражданские полиморфы не вызывали такого подсознательного отторжения.

Но если погружаться во все это, то ради чего? Только ли ради этих людей, которые годами существуют в кристаллах? Ради… непонятных разумных, чье прошлое происхождение даже неизвестно. А какая по сути разница? Они живые. И они испытывают боль.

Правда, было еще нечто такое, ради чего Лаккомо готов был пойти против системы. Нет, не родная Тория, где придворные начинают тихо перешептываться и сомневаться в верности вице-короля. Не ради долга, которым он будет оправдываться перед сотнями наивных журналистов. И даже не ради погашения непонятной вскипающей злобы от одной только мысли о кристаллах. Это всё можно проигнорировать и забыть. Выйти из системы, спокойно дожидаясь старости где-нибудь на границе галактики. Но что останется после ухода? Чувство брошенного дела и упущенной возможности. А главное – скука. Тупая, тянущая, бестолковая скука, на которую будет заменен ни с чем не сравнимый азарт красивой и опасной Игры.

Лаккомо знал, что на кону такой игры может встать его жизнь. Но что такое очередная ставка, если в каждом бою его корабль пытаются взять на прицел? Если каждый выход на улицы Цинтерры сопровождается пристальным вниманием телохранителей. И если корабль, последнее время погружаясь в глубинные слои подпространства, попросту уходил со всех радаров и даже ученые на родине не понимали, в какой реальности он перемещается!

Риск быстро оборвать свою жизнь есть всегда. Тем более, чем выше статус и влияние, тем выше ставка в каждой Игре. А Лаккомо всегда был и остается азартным.

Как-то так на предвкушении хорошей партии Алиетт-Лэ незаметно заснул. В открытое окно задувал теплый летний ветер и слабо касался взъерошенных волос. Этой ночью, вопреки обыкновению, Лаккомо снились не война в космосе, а маленький дом на берегу реки. И кто-то тихо играл на струнном инструменте тоскливую мелодию, сидя на берегу под серебряной ивой.

.

***

.

Утро началось скверно. Эйнаор будил Лаккомо тревогой, сигналя ей прямиком по связке в голову. От такого настойчивого пинга тяжело было не проснуться.

Да и звал он явно насчет полиморфа.

Лаккомо тихо проклял тот момент, когда он прилег отдохнуть не раздеваясь. Все тело чувствовало себя мятым и жеваным, как после недельного марафона. Проворчав нечто неразборчивое, вице-король прервал братскую тревогу и заявил ему коротким образом, что скоро выйдет.

До остервенения хотелось поскорее привести себя в порядок.

Но даже после всех утренних процедур и принятого душа хорошее настроение так и не вернулось. Откуда ему взяться, если очередной день даже дома начался с работы!

Лаккомо снова облачился в свой привычный костюм, подобрал оставленный со вчера на спинке стула китель и попытался придать влажным волосам приличный вид. Хорошо хоть после пробуждения его больше не подгоняли. Не хватало еще в родном дворце начать носиться как от каюты до мостика.

— Под твоим взглядом прислуга и стража скоро научатся летать, — заявил Эйнаор, в надежде немного развеселить брата. – Или ходить мелкими телепортами. Лишь бы тебе на глаза не попадаться.

Лаккомо сумеречно покосился на Лоатт-Лэ, но молча проследовал к своему месту за столом. Завтрак, как и вчерашний поздний ужин, братья попросили организовать в той же гостиной. Блюда под салфетками дразнили ароматами свежей выпечки, нескольких сортов сыра и фруктов. К их оттенкам примешивался густой запах свежесваренного кофе. Щедро льющиеся в высокие окна лучи солнца играли бликами на чеканном сервизе, а воздух мерцал редкими пылинками и пухом с комнатных цветов, который пропустили ночью тихие боты.

Благодать!

— Я просил не будить меня хотя бы этим утром, — с мрачной терпеливостью в голосе отозвался Лаккомо, наливая кофе. Странный энвильский напиток в свое время хорошо прижился даже на Тории. — Что вы узнали от полиморфа?

— Много интересного, но ничего сверхсрочного, — Эйнаор, одетый по случаю в белый домашний костюм простого кроя, расположился напротив с чашкой травяного чая в ладонях. Его безмятежному тону хотелось поверить, но какой-то подвох не давал покоя.

— Тогда в чем проблема?

— Не хватило терпения.

— Твоего? – Лаккомо подозрительно вздернул одну бровь.

— …И моего тоже, — уклончиво признался Эйнаор и опустил глаза.

Лаккомо тяжко вздохнул, но промолчал. Что-то случилось. Невыгодное, неприятное, непредусмотренное, но такое, что пока может немного подождать. Например, полчаса. Вице-король понял, что брат пока будет отмалчиваться и не проронит ни единого образа.Тоже не самая приятная манера с его стороны. В чем-то проколоться, напакостить, но не тащить мгновенно разбираться, а «подготовить». Так и сейчас он будет сидеть как на иголках и ждать, пока Лаккомо изволит позавтракать. Словно от сытости его желудка могла зависеть судьба какого-нибудь мира.

Алиетт-Лэ не стал разочаровывать брата и спорить, что добрее после еды он не станет. Проще было заставить себя проглотить этот несчастный завтрак, старательно приготовленный дворцовыми поварами.

Эйнаор оповестил брата только о том, что для обследования полиморфа они заняли лабораторию внутри Торийской Академии Наук. Объяснив это удобным местом для сбора персонала, менталистов и всех программистов. Лаккомо только пожал плечами, согласившись. Почему бы и нет. С теми экспериментами, которые иногда проводили студенты с кураторами, Академия могла позволить себе прием в свои подвалы и такого небезопасного существа, как полиморф. Эйнаора явно порадовало спокойствие брата в отношении машины и студентов, и на все оставшееся время он замолчал и затаился, только иногда отпивая из чашки и бросая задумчивые взгляды в сторону окна. Утро у короля началось рано, Лаккомо вообще не представлял, сколько часов проспал брат. И спал ли он сегодня вообще, как собирался?

В итоге, не прошло и двадцати минут, как венценосные братья уже выдвинулись в сторону взлетной площадки, где их ждал флаер. Военная привычка все равно не давала долго рассиживаться на месте и подгоняла лучше любого напоминания.

Водителю флаера не пришлось описывать, куда отправляться. Эйнаор задвинул за собой дверцу летучей техники, и прозрачное поле автоматически натянулось на месте купола, закрывая от порывов ветра в полете.

Скромный флаер мягко тронулся с места и нырнул с площадки в воздушную трассу.

Лаккомо облокотился на бортик и подпер подбородок ладонью. Снова путешествие по давно избитому и знакомому маршруту. Сперва облет вдоль стены дворца, где на открытых парковых террасах можно было встретить редких садовников или придворных дам. Потом быстрый пролет мимо центральных водопадов, каскадом спускающихся со средних этажей из внутренних каналов. За ними череда технических ангаров, обычно закрытых шлюзовыми воротами, покрытыми в тон стен не особо ценной на Тории позолотой.

Алиетт-Лэ еще с детства и студенческих лет нравился момент, когда флаер вылетал за дворец, и их взору открывался просторный, ничем не прикрытый вид на раскинувшийся город. Лазурный Берег сверху всегда выглядел прекрасно и сочно. В любую погоду, будь то яркое солнце или сезонные недельные дожди. Лаккомо нравился именно этот короткий момент, когда за богатой роскошью шиарданитовых стен дворца всплывала чистота свободного любящего города с приятным в общении населением. Все-таки столица существовала отдельно от Солнечного Дворца, несмотря на то, что он являлся ее главным символом.

Дворец… Почти пустое внутри здание, уже много лет как утратившее свою обжитость, не использующееся по назначению и абсолютно закрытое для посещения посторонним. Но почему-то вал обделенных чистотой духа и добротой многочисленных родственников и придворных считался «своим» и допустимым, а действительно порядочные и приятные люди назывались «чужаками». Глупая система. Старая, закостенелая, уродливая в своей несправедливости.

Казалось, что Тория всегда была такой. Эти порядки, наравне с другими традициями и обычаями навязывались в воспитании и обосновывались многовековой историей. Деления на кланы, подконтрольные зоны влияния, уважение старейшин и предков, преклонение перед женщинами, восхваление воинской чести… Красивые слова, штампующие маски на реальность. Лаккомо иногда начинал задумываться обо всем, но не знал, как подступиться ко всем порядкам. Его возмущало фактическое бесправие женщин на родине, возмущал глупый стадный инстинкт всех парней, вышедших с Академии. Лаккомо понимал, что кланы поддерживают кастовое расслоение населения, ставя свои династии выше всего остального населения. Но на весь этот традиционный мусор у Алиетт-Лэ просто не хватало сил. А у одного его брата просто не хватало решимости все изменить.

Много лет прошло поначалу. Пустых лет, когда молодые правители еще могли что-то вместе изменить. Но «Стремительный» нужен был в войне в космосе, против тех, о ком Федерация даже не подозревала. А Эйнаор с трудом приводил остатки колоний к покорности.

За пространными размышлениями дорога до Академии пролетела быстро. Королевский флаер причалил на одной их нижних площадок второго по величине громадного здания столицы. Резные серые стены стремящимися барельефами уходили вверх, и в то же время давили на сознание своей массивностью. Те кто строил это здание явно не пытались придать ему воздушного и свежего вида. Даже Солнечный Дворец был куда более приятным на вид, чем эта унылая мрачнота.

Или это все сделано для того, чтобы настроить студента на сопутствующий лад?

Братья выдвинулись из флаера к лифтам и Лаккомо невольно прислушался. Академия тихо гудела равномерным шепотом тысяч чужих мыслей. Не так, как во время коротких перемен или обеденного часа. Напряженно, очень собранно, густо окрашено переживаниями и почти что насквозь даже в стенах пропитано чужой усталостью.

Лаккомо повел плечами, словно стряхивая с себя налипающее уныние от этого места. Воспоминания пробуждались не самые приятные. Да, Академия дала им опыт, несомненно полезный и ценный, но многое могло быть подано иначе. Это было правильно, что члены королевского рода тоже граждане своей планеты, а значит, привилегий и поблажек в обучении у них быть не должно. Не обходилось, конечно, и без частных занятий, но на большинство лекций братья ходили, как обычные студенты. И экзамены тоже сдавали на общих основаниях.

Алиетт-Лэ нервно дернул губой, вспомнив экзамены в конце каждого годового курса и полный амфитеатр преподавателей всех мастей. Тогда каждый студент входил в амфитеатр лектория в одиночку и должен был ответить на любые вопросы. Любые! Это означало, что кто-то мог попросить вывести теорему Эйселя о «тождественном равенстве компонентов в проекциях многомерных функций», а кто-то лукаво поинтересоваться: «а знаете ли вы, молодой та’рэей, почему вы обязаны были прийти на экзамен в такой замысловатой униформе?»

Унизительная, дурацкая, безобразная мантия. С еще более убогими синтетическими белыми лосинами…

Наверняка, за полвека так ничего и не изменилось. А каждое следующее поколение парней до сих пор краснеет, бледнеет и потеет в этой гадости перед полной аудиторией преподавателей, забывая думать о более серьезных задачах.

Эйнаор тихо тронул Лаккомо за плечо, когда они спустились в подземный этаж и вовремя вернул его из старых воспоминаний.

— Идем. Мы уже близко.

Лоатт-Лэ повел брата на территорию одного из исследовательских центров. Подземные помещения здесь были просторными, светлыми и не создавали ощущения бункера. Стены отделаны плитами светлого гранита, с потолков лился не раздражающий белый свет. Короткий коридор вывел близнецов в холл с зоной отдыха. Лаккомо хватило быстрого взгляда на обстановку, чтобы понять, что работа в данном подземном комплексе кипит уже не первые сутки. И даже не первые недели. На столах были оставлены быстро сложенные планшеты, боты-уборщики еще не успели прибрать некоторые чашки, по креслам и диванам раскиданы чьи-то явно любимые пестрые подушки.

Эйнаор проследил за цепким взглядом Лаккомо и решил объяснить заранее:

— Я же говорил, что давно знаю про существование военных полиморфов у Федерации. Мне пришлось куда-то деть целый отдел, занятый добычей важной информации. Именно отсюда мы пытались выследить все хвосты. Сюда же я собирал тех, кто мог помочь разобраться в машинах и исходном проекте. …Давно.

Лаккомо ограничился кивком и еще раз обвел взглядом помещение, задержавшись отдельно на паре дверных проемов, закрытых бронированными дверьми с кодовыми замками, что было странно для вроде бы обычного штаба, изолированного от посторонних системой автоматического распознавания личности.

Эйнаор где-то крупно недоговаривал.

Но не вдаваясь в подробности, он подтолкнул Лаккомо к одной из дверей, провел своим браслетом перед сканером и позвал за собой дальше, в глубину комплекса и еще на целый этаж ниже, куда служащие и техники с корабля оттранспортировали полиморфа.

Эйнаор шел молча и не оборачиваясь. Лишь перед входом в само помещение бросил быстрый и мимолетный взгляд на брата, после чего заметно приосанился, изменился в лице, приготовился ко встрече с подчиненными и открыл последнюю дверь.

За которой Лаккомо увидел… вот это.

Опутанный кабелями полиморф бесформенной тушей лежал на полу зала, словно надъеденная почти иссохшая жертва гигантской паутины. Часть брони была снята, и его туша с грудиной просвечивала насквозь, оголяя хрупкий и беззащитный кристалл найролита. Только прозрачная ударостойкая колба с жидким наполнением предостерегала главный нервный, мыслительный и личностный центр машины от внешней среды.

В его позе и внешнем виде всё говорило, насколько полиморфу сейчас плохо. Однако Лаккомо на миг решил, что ошибся, ведь обязательный при таком состоянии эмоциональный фон должен зашкаливать и чуть ли не бить лавиной в голову с порога. Но ничего такого не было. Жертва эксперимента болезненно молчала. И тогда Алиетт-Лэ понял, что это не щиты прикрывают его мозги от вскипания на чужом мучении, а это личность в машине ослабла настолько, что сил на страх и боль у нее не осталось.

Казалось, что аппаратура в зале с каждой секундой начала издавать все более громкие звуки. Пиликали вразнобой датчики. Скрипел помехами сканер. Даже мелкая дрожь конечностей полиморфа о каменные плиты на полу звучала по мнению Лаккомо все громче и громче. Но потом он понял, что дело было не в нарастающей громкости звуков как таковых. Просто весь персонал зала перешептавшись замолчал и боялся пошевелиться, взирая на Алиетт-Лэ.

Даже Эйнаор замер, обернувшись. Пытаясь удержать хладнокровную маску.

Но тяжелый, не предвещающий ничего хорошего взгляд Лаккомо был понятен всем.

— Что вы с ним сделали? – ровным безэмоциональным тоном спросил Алиетт-Лэ не обращаясь прицельно ни к кому.

Полиморф на его тон лишь слабо дернулся, а в кристалле вспыхнула бледная искра. Его голос узнали и вспомнили.

— Мы провели осмотр его внутренних составляющих и выявили несколько трещин на главном кристалле, — ответил за научных сотрудников Эйнаор. – Нам пришлось его разобрать, чтобы оценить характер повреждений и их последствия.

— А насколько вы были убедительны? – спросил Лаккомо, слегка поморщившись от слабо кольнувшего в висок чужого фона.

— Прости, что? – Эйнаор тряхнул головой, даже чуть растеряв свою собранность.

Вице-король медленно перевел взгляд на брата.

— Что вы сказали ему прежде чем начать разбирать? И почему Моя боевая машина трясется, как последняя скотина перед забоем?

Между братьями повисло тяжелое недружелюбное молчание.

— Я объяснил ему всё, — стараясь не выглядеть оправдывающимся, ответил Эйнаор. —  Другое дело, что твой солдат впал в панику еще во время ментального сканирования.

— Мой солдат? – спросил Лаккомо, дернув бровью и бросив еще один мимолетный взгляд на груду металла.

Почему-то такой факт его задел сильнее, чем он сам ожидал. Одно дело – неведение. Абстрактная личность, попавшая случайно под изменение и заточение в кристалл. Незнание не вызывает эмоций, а только побуждает к действию. Другое дело – если это солдат. На добровольца он явно не похож, а значит в лаборатории не обошлось без насилия. Чувство несправедливости взвыло у Лаккомо с новой силой.

— Бэкинет Файнз. – представил Эйнаор. —  Я снял его некоторые воспоминания, и мы восстановили личность по событиям и ярлыкам одежды. Солдат. Штурмовик. Официально числится погибшим на сражении за Сотору. Пятый взвод тридцатой десантной группы. Последнее, что он тогда помнил – это прорыв через город, а потом его порвало гранатой. Осколки парализовали опорно двигательную систему, задели спинной мозг и какое-то время он даже толком не чувствовал боли. Отключился от потери крови. Очнулся – уже в машине.

Как невинно звучит это: «снял воспоминания». Лаккомо по себе знал, что это означает.

— И ты заставил его вспомнить все досконально, включая момент смерти? – спросил он слегка резко. — Удивляешься, почему его колотит?

— Я должен был узнать, как он попал в кристалл, — оставался тверд Эйнаор. — Добровольно или нет. А еще я надеялся увидеть тех, кто проводил пересадку. Я пытался подойти к этому моменту с разных сторон, но он просто не видел.

— Вспомнить несколько раз…- перефразировал Лаккомо.

— Ты имеешь что-то против? – чуть повысив тон одернул его брат. – Или скажешь, что сам бы не попытался увидеть лабораторию чужими глазами при малейшей возможности?

Весь персонал тайной лаборатории молчал, по-прежнему не издавая ни звука. Умение не вмешиваться и сливаться с фоном у них было на высоте.

Лаккомо зло прищурившись посмотрел на Эйнаора, но промолчал. Знал, что тот прав. При наличии возможности и шанса он бы вытянул из своего подопытного всё, что мог. Возможно, иначе и мягче. А может, грубее. Зависело бы от ситуации и личного настроения.

Но сейчас для Лаккомо эта фраза прозвучала как укоризненный удар хлыстом и грубый, жесткий рывок на землю. В напоминание о своей не безупречности.

— Лучше убеди его снять защитный протокол с камеры кристалла, — перевел тему Эйнаор. — Нам нужно добраться до камня. Работать дальше с поврежденным ядром опасно.

— Нет. Я не буду его об этом просить, — припечатал Лаккомо.

Эанаор на пару секунд даже замер и растерялся, никак не ожидая от брата такой мгновенной реакции и отказа. Его Величество озадаченно застыл, хлопая глазами, пока не собрался обратно с мыслями.

— Но почему?!

Вопрос казался очевидным. Как и то, что без дальнейшей работы с кристаллом напрямую этот полиморф может просто сойти с ума и потерять остатки личности. Его просто в обязательном порядке нужно взять на восстановление! А это можно сделать только добравшись до кристалла и подключив к системе питательной среды.

— Вы узнали с него достаточно. Большего он не вспомнит. Я его забираю.

Лаккомо вновь заговорил короткими и рублеными военными фразами. Это помогало ему держать себя в руках и не срываться.

— Но трещины в кристалле… — попытался недоуменно воскликнуть Лоатт-Лэ.

— …Способны заращиваться самостоятельно, — отрезал командир «Стремительного». – Я знаком со свойствами нейролита и могу обеспечить ему благоприятную среду. Прикажи своим людям собрать его. Вечером он должен быть на моем корабле.

Эйнаор быстро отошел от первого ступора и теперь старательно скрывал свое негодование. Но Лаккомо все видел. И порозовевшие от тихой злости щеки, и плотно стиснутые губы. Даже заметил, как быстро забегал взгляд брата по лаборатории и подчиненным. Острый и колкий, словно выискивающий главного виновника разрушенного плана. Лаккомо по себе прекрасно знал, каков Эйнаор в бешенстве. И тогда это состояние качнулось на грани.

— Хорошо, — тихо и нейтрально произнес Эйнаор, запихивая остатки злости и гордости в себя. – Его соберут. Но пойдем поговорим в другом месте, чтобы не мешать работе. Я проведу.

И не встречаясь пока с Лаккомо взглядом, Лоатт-Лэ прошел мимо и приглашающе дождался его у двери.

Идея сменить место разговора казалась своевременной. Лаккомо тоже не хотел продолжать дискуссию на виду у других. Не то чтобы его это как-то смущало, но он старался все-таки поддерживать их с братом авторитет перед народом. Личные терки должны оставаться только между ними.

Так что Алиетт-Лэ последовал за Эйнаором без заминки. Проветрить голову не мешало. Лаккомо не сомневался, что за время их отсутствия полиморфа спокойно соберут и отсоединят от всех приборов. А за оставшиеся часы с ним ничего не случится. Ведь не случилось же, пока он был на войне! Да и потом, пока попросту сидел в трюме. Не загнется и за ближайшие сутки, если не лезть больше в воспоминания и не насиловать, вынуждая открыть капсулу.

И чего он так взбесился из-за этого полиморфа, Лаккомо сам не понимал. Опять же вся эта картина растянутого на проводах существа вымораживала и пробирала до самого подсознания. Дергала за нервы и колупала хуже примитивного кошмара. Так обычно отдаются в голове только личные фобии, но Лаккомо не имел представления откуда у него могли взяться подобные страхи. Детские кошмары? Нет. Вероятное прошлое? Да кто ж его знает… Образы будущего? Не припоминается такого.

Лаккомо шел по новому коридору позади брата, глубоко утонув в своих мыслях. Негодование не отпускало. Очередное прокручивание кадра с машиной кунало командира в новую злобу на происходящее. Факты складывались в цельную фразу, которая, оказывается, звучала очень неприглядно. Беспомощный сломленный калека на пыточном допросе… Тут каждое слово хотелось выставить в обвинение Эйнаору!

И почему он сам этого не понимал? Или возможно, Алиетт-Лэ просто не заморачивался аморальностью процесса? Или смотрел на ситуацию он просто иначе. Лаккомо прекрасно понимал, что сам не идеален. Благо он помнил, как легко может забыть про «мораль», «честь» и «человечность», если Цель становится превыше всего. Помнил, как сам проводил допросы. Помнил, как его учили эффективным пыткам на занятиях менталистики… Но Учитель использовал только виновных. И тщательно предупреждал о последствиях для самого Лаккомо. Злоупотреблять крайними мерами он не рекомендовал.

Вот только где лежит граница крайних мер у каждого из братьев? Лаккомо мимоходом глянул в спину Эйнаору и задумался. Может, он сам пока не осознал толком серьезность их государственной проблемы с военными машинами и Цинтеррой? Отчего допрос одного искалеченного полиморфа ему пока кажется недопустимым. Может, брат знает куда больше? И он давно готов пойти на крайние меры…

Но стоило Лаккомо зайти за Эйнаором в зал за запароленными дверьми, как он мигом растерял свои начавшиеся размышления и недоуменно уставился на содержимое.

Хаотичное нагромождение деталей слепило глаза множеством отблесков полированных и белых панелей. Казалось, что свет лился отовсюду. Горели лампы на потолке, отдельные прожекторы освещали рабочие зоны, а миниатюрные кристаллы добавляли яркости среди аппаратуры. Стены помещения терялись за сложными металлическими конструкциями строительных лесов и укрепленных стеллажей. Подъемные краны находились здесь же, неподалеку, свисая с механизмов мощными захватами. Казалось, что весь объем помещения работники задействовали по максимуму. Даже проходная центральная часть зала была занята широкими сборочными столами с высокоточными станками и массивными приборами.

Но все это смешивалось в беспорядок лишь поначалу. А при детальном рассмотрении Лаккомо смог выхватить взглядом знакомые детали повсюду. На столах на стадии сборки, за ширмами среди строительных лесов, даже на стеллажах, закрытых защитной пленкой. И все это выглядело временно остановленным, прерванным на стадии кропотливой работы. А люди… нет, не ушли на перерыв, а переведены на другое срочное задание, которое сегодня ночью выдал им Эйнаор.

Что же касается их основного труда – он никуда не пропадет и будет ждать своего продолжения здесь, за бронированными дверьми зала, меж строительных лесов. Очередная металлическая туша, очередные конечности и много свежих дублирующих запасных частей в стеллажах.

— Ты идиот!

Вылетело у Лаккомо раньше, чем тот успел придержать язык за зубами.

Эйнаор медленно и озадаченно повернулся.

— Позволь мне объяснить, — начал Лоатт-Лэ.

— Объяснить что? Это? Я не слепой.

Лаккомо нервно махнул рукой, обведя зал. То, что перед ним находился цех по сборке военных полиморфов, не вызывало сомнения. Перепутать формы, оборудование и сложные сенсорные системы в отчетливых «головах» было невозможно. Ровно как невозможно было обмануться на манипуляторах со встроенными дальнобойными орудиями и кассетами под ракеты.

— Ты не хочешь меня выслушать, — тихо, даже устало заявил Эйнаор, потирая переносицу кончиками пальцев.

— А ты не понимаешь, что натворил? — разгораясь новым приступом негодования ответил Лаккомо.

— Нет.

Брат, сама честность, оставался в растерянности. Отчего между близнецами повисло тяжелое и злое молчание. Лаккомо не знал, как пояснить Эйнаору то, что вновь вывело его из себя. Не знал, как показать ему тот пакет образов, который сыпался при взгляде на торийские машины кадр за кадром. Всю эту лавину образов и быстрых слайдов, которая вела к непоправимым и необратимым действиям.

И тогда его прорвало иначе. На странном языке. Эйнаор уже слышал такое раньше, в детстве. Когда однажды едва не свернул себе шею гоняя на отцовском глайдере. Тогда он думал, что Лаки не зная того сам перешел на старую речь, но позднее, Эйнаор не нашёл ни единого слова в древних архивах и книгах дъерков.

Обычно мягкий голос Лаккомо соскользнул в злое шипение обрывочного резкого языка. Снова этот чуждый незнакомый голос. Чуждые движения. И непривычный одичалый взгляд куда более древней личности, чем он сам. Зрачки расширились, как это уже бывало не раз. Короткие фразы больно впивались в мозг, оставаясь внятными лишь инстинкту, разлетались в голове гулким эхом… Эйнаор запоздало выставил ментальную защиту, но голову словно пробили колом и теперь выкорчевывали мозг изнутри.

Держаться. Надо просто удержаться…

Зрение плыло, не оставляя ничего, кроме мертвенно белого пятна с чёрными провалами глаз. Освещение в цехе не давало теней. Но Эйнаору казалось, что она есть — огромная, безликая, вырастающая за спиной брата рубленым контуром с шевелящимися длинными хлыстами.

Скрипнул помятой броней ближайший манипулятор на станке. Сбитый вольным потоком, с какого-то стола с грохотом упал оставленный на краю инструмент. Мелко задребезжали плохо укрепленные конструкции строительных лесов.

В голове гудело и выло. Хотелось сбежать к дъеркам подальше, да хоть бы под их защиту, лишь бы уйти от разъяренного брата.

Держать защиту…

Свистнуло, словно по воздуху стегнул длинный хлыст или хвост…

…и начало затихать.

Боль неохотно отпускала голову. Лаккомо медленно и с трудом брал себя под контроль, вспомнив о последствиях. Руки в кулаках напряженно дрожали, а глаза всё ещё смотрели нездешне. Но это, вне всяких сомнений, снова был он, знакомый с детства старший брат.

— Ты. Не должен был. Строить. Полиморфов. — медленно отчеканил Лаккомо каждое слово.

— Объясни почему, — вымученно спросил Эйнаор. Огромных усилий ему стоила сдержанная спокойная речь. Не впервые… Бывает. Но как же это больно…

— Я видел. Нам было нельзя. Неправильно. Тория не должна идти по такому пути.

Эйнаор понял, что Лаккомо сейчас толком ничего не объяснит. Он попросту не видит всю картину и не понимает. Злится, оттого что образы неявные и ещё больше бесится от неопределённости.

Но ведь Даэррек одобрил этот проект?! Почему он не насторожился?

— Остановись, пока не поздно, — предупредил Лаккомо.

— Но что произойдёт? — попытался ещё раз выспросить Эйнаор. — Может быть, все не так как ты думаешь? Может, ты неверно понимаешь.

Он знал, каково видеть неясные варианты будущего. Брат как-то расщедрился на демонстрацию. Тогда они долго совместно разбирали увиденное, и лишь под конец пришли к единому согласию.

— Нет, — Лаккомо отстранённо покачал головой по-прежнему глядя в пустоту, — война не должна случиться. Мы к ней не готовы.

Путаясь в кадрах Алиетт-Лэ даже говорить начинал сумбурно.

— Но эти машины…

— Испортят остатки нашего народа! — рубанул резко Лаккомо.

Эйнаор продолжал болезненно морщась смотреть на брата, а до того постепенно доходила суть произошедшего. Нет, Лаккомо не собирался просить прощения, по крайней мере сейчас, сразу. Он просто не думал об этом. Но волна ментального давления с его стороны заметно спадала. Правда, Эйнаор не знал, как было бы лучше. Если бы Лаккомо довел его до состояния трясучки и крови из носа, а потом суматошно и неумело извинялся, или так, как сейчас? Но в данный момент брат хотя бы не отвлекася на панику от совершенного.

— Я хочу, чтобы ты знал одно, — Эйнаор попытался привлечь его внимание. — Я бы не позволил ни одному торийцу сесть в кристалл без видимой нужды до тех пор, пока мы не узнаем, как извлекать сознания обратно в тело.

Но Лаккомо, казалось, уже не слышал его. До сих пор он мысленно возвращался к увиденному, и все его естество противилось этой вероятности. Алиетт-лэ всегда доверял своим ощущениям, и пока они его ни разу не подводили. Видения посещали его редко, но от того становились ещё ценнее. Лаккомо не знал, как и почему ему приходили в голову образы, но однажды он решил, что только идиот не прислушался бы к подобному дару.

Эйнаор пытался что-то ещё объяснить Лаккомо, но тот перестал его слышать. Иногда кивая, он соглашался с короткими доводами, но не более. Да, это логично, что торийская империя должна набирать военную мощь. Да, это верно, что современной армии не достаточно для одномоментного противостояния всей остальной Федерации. Само собой, будь Тория хоть вполовину настолько всесильна, как о ней пишут в жёлтой прессе, то она бы давно подмяла под себя всю галактику. А Цинтерру просто уничтожила бы одним ударом со Стремительного.

Это все можно было бы совершить, родись братья на пару сотен лет раньше. Когда торийская разведка находилась почти в каждом доме правительства, и свои люди могли переломить ход событий. Но даже в те времена для Тории вся эта война и революции были не выгодны. Мало уничтожить то, что мешает. Главное — построить на руинах лучшее потом. И не получить забытых врагов за спиной.

Лаккомо лучше остальных знал реальное соотношение военной мощи Тории и Федерации. Время упущено, контроль огромной зоны и растянутого фронта они не выдержат. Даже при техническом превосходстве. Да и не в нем дело! А в людях, которых сейчас не хватит на любую войну. Профессионалы очень ценны, а молодое поколение, верное исключительно братьям, ещё не готово к затяжным войнам.

Тот же народ с уничтоженных колоний не изменил бы ситуацию. Их боевые навыки не дотягивали даже до среднестатистических солдат Федерации.

Вот и получалось, что у Тории просто не было людей, которые могли бы выиграть внезапную войну. И никакие свои полиморфы не спасли бы эту печальную ситуацию. Наборот. Они бы понадеялись, пересели в машины, решив что это лёгкий и простой путь. А что потом? Хорошие бойцы и пилоты нужны на своих местах. Но их умения пасуют перед простотой и убийствннной тупой мощью рядовых федеральских полиморфов, банально лишенных страха смерти. А если направить против них свои машины? То кого посадить внутрь? Детей? Подростков, не закончивших обучение? Рыбаков и лесных добывателей? А все потому что больше будет некого. Но даже если в машины сядут молодые парни и девушки что тогда?  После призыва Лазурного Престола они самоотверженно могут сесть туда все поголовно. Но кто останется тогда после них? Старики, домохозяйки и младенцы? Уже не способные возродить заново жизнь и полноценную инфраструктуру когда-то великого народа?

Нет. Такое не должно произойти. Слишком дорог оказывался на проверку свой народ. Стоило только промелькнуть одной вероятности его потерять.

— И твой полиморф нам нужен, чтобы понять с чем мы имеем дело, — Эйнаор попытался достучатся до Лаккомо хотя бы так.

— Ты сам сказал – это Мой полиморф, — ответил Алиетт-Лэ с похолодевшим взглядом.

Эйнаор прервался на полуслове. Мигом смекнув, что забрел в убеждениях не на ту ветку.

— Значит, Я буду распоряжаться им дальше как захочу, — продолжил логично Лаккомо. – Его дали мне как машину, но ты помог мне восстановить его память как солдата. Я благодарен. Но дальнейшего насилия над его личностью я не допущу. Свою роль он выполнил сполна.

— Какую роль? О чем ты?

— Он должен был погибнуть еще тогда со своим взводом, но его посадили в кристалл против воли, и я бы не назвал это спасением. Потом он должен был погибнуть вчера в бою. Но я вытащил его из-под обстрела на корабль и зачем… чтобы он сошел с ума в вашей лаборатории?

Эйнаор на такой подход лишь изумленно промолчал. Внезапная забота Лаккомо над одним единственным солдатом… выбивала из колеи. Лоатт-Лэ терялся и не знал, что ожидать от брата следующим шагом. Уход с поста? Предложение мирно сложить оружие? Вроде бы он никогда не отличался излишней сентиментальностью и бережливостью к людям, а теперь?

Или что-то иное задело «торийского монстра», что он пока сам не в состоянии осознать?

В любом случае разговор необходимо было сворачивать. Эйнаор готов был уже лично вручить брату эту несчастную машину, лишь бы он успокоился. С другой стороны, долг требовал иного.

— Нам нужен военный полиморф для сравнений с изначальными документами проекта. Помоги мне достать такого. Любого. На твое усмотрение.

Лаккомо злобно молчал. Видел уже методы брата, но умом понимал, что никуда от них не деться. Был вариант взяться за сканирование самому, но только Золотой Журавль трезво оценивал свои силы. Перестарается, убьет, потом сам же будет жалеть.

— Лаки, пожалуйста, — на сей раз мягко попросил Эйнаор. О больной голове старательно пришлось забыть. – Мы должны доказать их различия.

И о чем только думало Его космическое Величество? Эйнаор не знал, но очень хотел, чтобы по своей спонтанной прихоти Лаккомо не угробил весь сформировавшийся план. Их план. Такой, который поможет спасти миллиарды жизней, если все пройдет как надо. Ведь что такое пара-тройка сгубленных ради победы солдат? Отдавших свои жизни не даром, а на лабораторном столе. Мелочь во благо большинства.

Или все-таки нет?

— Хорошо. Я пришлю вам полиморфов. Как только отберу пригодных.

Победа в дискуссии звучала хуже поражения.

Эйнаор ненавидел этот сухой тон брата. Хлесткий как оплеуха и настолько же болезненный для родного человека.

А Лаккомо, понимая, что разговор безвозвратно испорчен, развернулся и молча направился к выходу. Лучше так, без лишних слов, чтобы не сделать еще хуже.

— И все это потому что ты снова что-то вспомнил? – не оборачиваясь, в сердцах спросил король, не надеясь на ответ.

Шаги на миг затихли.

— Не знаю, — тихо отозвался Лаккомо. – Но мне знакомо, каково чувствовать себя подопытным.

.

Лаккомо покинул подвалы Академии, ни с кем более не пересекаясь. Встречаться даже с сотрудниками лаборатории не хотелось. Разговор с братом сбил остатки нейтрального настроения, и теперь, чтобы не сорваться на окружающих вице-королю требовался покой.

И почему Эйнаор спросил именно это? Неужели все его действия были столь явными? Лаккомо не думал о том, как его поведение смотрелось со стороны, он просто шел по течению своих сиюминутных эмоций. Давно не случалось подобного. Пожалуй, с тех пор как ему пришлось почти целиком заменить весь экипаж Стремительного.

Но эти образы… Что это такое? Воспоминания о том, чего не происходило? Отголоски прошлого, которое лишь совершится?

Лаккомо со временем все чаще начинал теряться в том, что когда-то видел во снах, и путать с тем, что приходило в видениях. Мимолетные кадры иногда отзывались чем-то похожим. События и реакции людей создавали ощущение прошедщего и ранее пережитого. Войны, потери, глобальные трагедии и мелкие споры. Казалось, что некоторые вещи уже случались, но где-то не сейчас. Не здесь. Или не ранее.

Даже полиморфы и те казались знакомыми. Каким-то общим оттенком, едва уловимым фоном и той… безвыходностью, которая удерживала их на заданиях.

Алиетт-Лэ в такие моменты понимал, что ему катастрофически не хватает опыта. Непроявленный дар щедро предоставляет примеры, но возможности полноценно его развернуть не предвещается. На чем? Если из единственно возможной подпитки существует только Исток. Да и с кем, если единственный кто мог действительно заглянуть ему в голову был его брат.

Не хорошо сложился последний разговор. Придется исправлять содеянное и оправдываться за сказанное. Но не сейчас, возможно, не сегодня. Позже, когда прийдет понимание своего состояния и все всплески можно будет обсудить спокойно, а не сгоряча. Эйнаор умен, он всегда выслушает.

Сам же Лоатт-Лэ после ухода брата не выдержал и сорвался. Ближайшая аппаратура на столе с грохотом посыпалась на пол от широкого взмаха рукой. К чему все это? Старания, наработки, попытки придумать, как спасти всех и выйти с наименьшими потерями, если одной фразой брат разбил все долголетние планы. Все теперь хлам. Бесполезный мусор, не отработавший даже тестовых испытаний. Конечно… легче сказать, что все это нельзя, чем изобретать варианты благополучного будущего.

Эйнаор со злости ударил кулаком по столу и рухнул на ближайшее кресло. Все это бред. Бестолковый и беспощадный. Надо было бы достроить эти несчастные торийские машины раньше. Выпустить, наконец, в космос еще во времена молодости и снести к дъеркам эту ненавистную Цинтерру. Не слушать брата, и пойти против формальных договоренностей. Тогда бы не дошло до современных машин. А Цинтерра просто не успела бы возвести заградительную зону вокруг себя.

Ведь это Лаккомо сорок лет назад отказывался использовать наработки Джаспера Крэта в военной программе Тории. Он предупредил, что у планеты могут начаться серьезные проблемы с космическим судом.

Плевать. Как начались бы, так и закончились. Какой суд бы посмел возмутиться, если бы никаких судов не осталось? Сейчас бы уже ничего не осталось, а они с братом жили бы уже спокойно. Вместе.

Но нет, Его Величество предпочел остаться до безобразия честен перед законом. И при этом, он закрывал глаза на то, как эти же наработки архивного секретного кода применялись на родном корабле!

Честнейшая Тория… Блюститель своих законов. Да, конечно!

Эйнаор подпер голову ладонью и прикрыл глаза. Нет хуже чувства, чем чувство упущенного шанса. Теперь его уже не наверстать. Не так, и не в таких оттенках. Надо было быть жестче и упрямее.

Надо было.

А Лаккомо шёл пешком по улице, не обращая ни на кого внимания. Постепенно гнев уходил. Ветер приглушил душевную боль, а трезвый расчёт вновь победил, найдя всему своё оправдание. Эмоции удалось погасить и забить глубже в сознание. Каждый раз они оказывались неуместны и заканчились проблемой.

Лучше так, с холодным умом и ясным взглядом.

На душе настала долгожданная тишина. И спокойствие…

А что, если когда-нибудь чувства будут загнаны настолько глубоко, что вызвать их обратно уже не получится? Что, если с каждым таким ударом, с каждой новой болью всё меньше и меньше будет оставаться в душе простых человеческих чувств? Что, если жизнь придётся мерить лишь понятиями выгоды и пользы? Чем тогда он сам будет отличаться от машины? К тому же, даже эти машины сейчас испытывают чувства.

Сам не замечая как, Лаккомо давно шёл известным маршрутом.

Стоило выговориться. Нет, не так… выругаться. Один раз и на все в целом. Грязно со вкусом, как дельцы из притонов контрабандной столицы Фарэи. Вылить словестно всю накопленную дрянь последних десятилетий, с примесью видений и мерзких снов. И почему всегда всплывает в голове всякая гниль? Почему именно боль, насилие, угрозы и принуждения? Неужели только такие моменты стоят того, чтобы они проявлялись? Говорят всегда, что из прошлого помнится только самое волнующее и яркое. Но неужели так совсем не было ничего хорошего? Или окружение последних пятидесяти лет с маразматичными старперами и вечно гибнущими на глазах доверившимися подчиненными не способствует просто хорошим воспоминаниям?

Нога в форменном ботинке ступила на знакомый жёлтый мостик, и Лаккомо очнулся от размышлений, увидев своё отражение в воде через металлическую вязь перил.

Рука привычно отвела в сторону невидимую завесу, и Золотой Журавль перешёл поток, отделяя себя от внешнего мира.

Ветер гулял в стенах Святилища, перебирая розовые листья священных деревьев. В распахнутые настежь окна в куполообразном потолке струился почти осязаемый во влажном воздухе древнего чертога свет. Протяни руку — и поймаешь тончайший нежный шёлк. Мелкие насекомые, пролетая сквозь столбы света, блестели перламутровыми крыльями. Едва слышно журчала вода в канавке, опоясывавшей зал, и в рукотворном озере в центре. Солнце, отражаясь в зеркальной поверхности, бросало причудливые блики на высокий купол и стены. Храм дышал. Молчал. Ждал.

Исток сегодня был спокоен. Широкий, толщиной в пять обхватов столб нежно-лазурного, почти белого света размеренно лился вверх из толщи воды в центре зала. Сложно сказать, почему Лаккомо решил, что свет сегодня сочился «размеренно». Он и сам не мог объяснить себе, почему в голову пришло именно это слово. В нем жило стойкое чувство, что Исток смеётся над ним, стремясь в вышину ровным, гладким потоком. В противовес вынужденной сдержанности Журавля. Штиль — в ответ на сгущающиеся грозовые тучи.

С каждой минутой он начинал всё ярче слышать, о чём поет Исток. И как всегда — старательно гнал эти песни прочь.

«Не хочу. Не буду. Отпусти», — мысленно твердил вице-король. И накатывающее наваждение отступало, пряталось. Вот только с каждым разом отпускало оно всё неохотнее…

— Даэррек.

Сидящий на коленях перед Истоком человек неспешно поднял голову, выходя из медитации, но не повернулся к ученику. На другого гостя он бы не отреагировал вообще.

Лаккомо церемонно поклонился, сложив ладони перед собой особым жестом, и замер в ожидании. Всю жизнь он кланялся только и единственно Учителю.

— Зачем ты пришёл ко мне, ма-тарэй? — лёгким эхом отразился от стен Святилища его мягкий, наполненный теплотой голос.

Как приятно было слышать это обращение. Древнее как мир и неизменное. Лёгкое, домашнее, доброе. Как будто ладонь по голове погладила.

— Мы давно не виделись, — ответил Лаккомо, как положено, не приближаясь без приглашения. — Я решил навестить вас, Учитель.

Дрогнул напряженной сталью голос, как несгибаемый клинок. Слишком твёрдый, а потому очень хрупкий. Ох, не такому Даэррек учил своих последних учеников…

Плавно, будто всплывая, мужчина поднялся на ноги, опираясь на шест, и обернулся.

— Ты пришёл не для этого, — без тени сомнения ответил он и бросил свой шест через весь зал прямо в руки Золотому Журавлю. – Защищайся.

.

 ***

.

Квартал мастеров. Лазурный Берег

.

Мелодичный перезвон дверных колокольчиков слился с нарастающим шелестом вечернего дождя. Первый сегодняшний посетитель магазинчика аккуратно, как полагается по правилам, переступил порог и тихо со щелчком сложил зонт. После чего повесил его на крючок и только тогда снял с головы дополнительный капюшон.

Молодой хозяин и он же единственный продавец в мастерской тут же поднялся со своего места и натянул на лицо вежливую дежурную улыбку.  Что вчера, что неделю назад ему не везло на клиентов. Хорошо, если в день заходил хоть кто-то. Везло, если в мастерскую приходили больше двоих посетителей. И чудо, если эти посетители покупали покупали хоть что-то. Давно уже магазин не пользовалась популярностью —  никому не нужны были рукодельные поделки из камней. Все предпочитали покупать полезные подарки или изделия от прославленных и давно зарекомендовавших себя на рынке кланов.

Вот и приходилось надеяться только на случайных прохожих, чей взгляд цеплялся за выставленные на витрине экспонаты. Или на редких ценителей, предпочитающих тонкую работу на заказ.

Возможно, сегодняшний посетитель был одним из таких…

Гость же вежливо кивнул хозяину при входе и словно с его приглашения прошел дальше, и неспешно двинулся вдоль прилавков. Его оценивающий взгляд заскользил по филигранно созданным статуэткам, а хозяин магазина с нарастающим интересом наблюдал за ним.

Нет, нынешний посетитель не был случайным зрителем. Он явно знал куда и зачем зашел. Вот только сейчас он приценивался и изучал работы мастера живьем, а не на скудной картинке во внутренней торийской сети. Очень аккуратный, уважительный к чужому труду, внимательный, мужчина плавно передвигался от полки к полке, разглядывая статуэтки из драгоценных и полудрагоценных камней. Лишь несколько раз на его лице дрогнула довольная улыбка ценителя. Хозяин магазина невольно наполнился гордостью — ему оценили одни из лучших работ.

Галантный посетитель обошел весь магазин не спеша, как на дорогой выставке, задерживаясь у скульптур тончайшей работы. Ему явно нравились все эти силуэты, поделки в виде диких зверей, выполненные из редких полудрагоценных материалов, чаши из полупрозрачных кристаллов и ювелирные подсвечники. Но взгляд не задерживался надолго ни на чем. Словно все, что он видел ему не подходило. Но гость продолжал смотреть, уже не столько подыскивая подходящий ему товар, сколько наслаждаясь работами мастера.

Хозяин магазина тем временем рискнул задуматься, кем бы мог являться его нынешний гость. Он был богат, бесспорно. Иные клиенты не посещали его мастерскую. Он разбирался в камнях и мог оценить сложность той или иной резьбы. Он не был коренным торийцем по происхождению, но знал их культуру и все порядки. Заезжий колонист? Возможно. Иные не попадают на Торию просто так. За исключением отдельных особ, приглашенных лично Его Величеством.

С другой стороны, он был одет как ториец. И заговорил без акцента.

— У вас прекрасные работы, анэ…

— Юталиен, — представился мастер с легким поклоном. Переход на личное обращение сулил возможную сделку. — Благодарю вас, анэ.

— Энвар, — вежливо симметрично назвался в ответ Ашир, плавно подходя ближе к хозяину.

Держать статную осанку ему было не сложно. Немного иначе зачесанные волосы, слегка подкорректированная стрижка и дорогой костюм, купленный однажды в соседнем магазине. Все это вместе с безупречным диалектом и простым знанием мелких нюансов поведения делало Ашира просто заезжим колонистом в глазах окружающих. В манерах не просачивалось ни капли федеральской “грубости”, и ни тени скользкого хамства. Как мало надо чтобы сойти за своего.

Разве что пришлось сильно постараться над прибытием на саму планету. Получить левые документы полноправного жителя колонии было так же невозможно, как гражданство самой Тории. Соответственно пройти таможенный контроль на подлете не было никаких шансов. Ашир воспользовался крайней мерой и применил скрытый неотслеживаемый портал, который технически никак не могли отследить местные безопасники. Правда, пришлось наводиться очень аккуратно и переходить порталом на космический корабль, уже прошедший таможню и индентификационное сканирование. На саму планету открыть проход было куда сложнее. Плотные слои энергопотоков мешали, а Источник давал дополнительные помехи.

Сложный путь. И очень энергозатратный. Невозможный в исполнении никем из местных. Но Аширу необходимо было увидеться  с мастером живьем. Посмотреть на  будущего исполнителя своими глазами. А потом все дальнейшие сделки можно продолжать дистанционно.

— Вас заинтересовало что-нибудь из представленного на витринах? — деликатно поинтересовался Юталиен.

Хороший парень. Молодой, чистый, очень светлый. Такие обычно не выдерживают конкуренции с большими предприятиями. И редко когда всплывают на вершину рынка. Клиентура у таких ребят небольшая — сплошь экспериментаторы и охотники за настоящими произведениями искусств. Только такие посетители рискнут потратить большие деньги на сомнительного и малоизвестного автора. Тем более на автора “пылесборников”, как называют частенько предметы декоративного искусства.

— Меня вдохновляют многие работы, сделанные вами, — ответил Ашир, в обычной пустословной манере, принятой здесь. Считается, что это не вежливо отвечать мгновенным отказом или переходить сразу к сделке. — Я заметил, что вы очень бережно относитесь к материалу. Вы давно творите по камню?

Даже если бы у торийцев не было бы принято долго болтать перед покупкой в мастерских, Ашир все равно задал бы подобный вопрос. Парень его заинтересовал. Слишком наивный и добрый взгляд для бывалого продавца на рынке. По лицу возраст определяется плохо. А для своих манер он слишком…

— Почти двадцать пять лет, анэ Энвар, — с легким кивком ответил Юталиен. — Я работаю по камню с десяти лет, как только дядя научил меня правильно держать инструменты. Большинство из выставленных здесь работ я создавал на протяжении своего третьего десятка жизни. Я вдохновлялся окружением своего домашнего региона.

— Но ваше имя почти не известно. Я наткнулся на фотографии случайно, — с прищуром ответил Ашир. Чем больше раскрывался парень, тем сильнее он цеплял президента компании. В его глазах наступало знакомое просветление и оживление, когда он вспоминал о том, как творил свои скульптуры. Мастер действительно был бесконечно болен своей работой. Он жил за счет нее и для нее.

— Я держу эту мастерскую всего второй год, — с долей тяжести ответил Юталиен. — После первой же выставки я получил приглашение на временный переезд в столицу. Я буду здесь, пока мои работы пользуются интересом. Пока еще моя известность не достигла желаемых результатов.

Горькая улыбка и опущенный взгляд на свои руки. Естественно, парень едва расплачивается за мастерскую в дорогом квартале при его то редких заказах. Вынужденно поднимает цены, чтобы суметь оплатить аренду, а оттого число заказов еще больше падает. Не то что он молодой, а даже неопытный. Ашир задумчиво скривился, пока парень не видел.

Как-то так пропадают в океане бесполезной штамповки настоящие таланты.

— Я бы хотел сделать у вас непростой заказ, — теперь уже стоило перейти к делу.

Аширу не составило труда уловить, как парень мигом с готовностью подобрался. А ведь ему по рассказам и на лицо можно было дать не больше тридцати пяти лет. Мальчишка еще по их годам. Только недавно получивший права на взрослую жизнь, но за работой с блестяшками совершенно не умеющий этой жизнью распоряжаться.

— Слушаю вас.

Сколько энтузиазма в глазах… Сколько жажды деятельности.

— Я обратил внимание, что вы воплощаете в камне только живые формы. Животных, растения, подводный мир…

— Все верно, — кивнул Юталиен.

— Вы превосходно передаете их движения. Глядя на ваши работы возникает ощущение, что они все живые и готовы, — Ашир позволил себе тихо хмыкнуть, — сорваться с полок и унестись в леса.

Мастер скромно улыбнулся и на миг опустил взгляд. Но тут же снова встретился глазами с Аширом-Энваром.

— Но я хочу от вас иного, — Ашир позволил себе легкую улыбку. Словно в извинение, но ни в коем случае не иронию.

Ох уж это ни с чем не сравнимое чувство чужого предвкушения.

— …Я хочу, чтобы вы сделали для меня диск.

И тот момент, когда азарт от интересной работы обламывают.

— Я… возможно вас неправильно понял, — с сомнением нахмурился Юталиен и чуть тряхнул головой.

Ашир продолжал улыбаться. Реакция мастера для него была абсолютно предсказуема. Вот только как обычно, все самое интересное кроется внутри.

— Вы правильно меня поняли, анэ, — Ашир положил руки на прилавок, соединил пальцы, касаясь только подушечками, и продолжил, глядя в глаза. —  Я хочу заказать у вас диск. Идеально отполированную и ровную пластину. Прекрасную в своем исполнении. Совершенную в своей точности. И гладкую до зеркального отражения. Которое оно не дает.

Юталиен слушал как завороженный, словно видел то, с чем ему предстоит работать. В какой-то момент, он даже почувствовал этот диск. Тяжелый, странный на ощупь. Гладкий, но одновременно бархатистый. И при этом неожиданно теплый. Такими не бывают обычные камни.

— Но почему вы просите именно меня? — растерянно спросил Юталиен, отойдя от наваждения. — Ведь есть же станки…

Ашир чуть наклонился вперед.

— Потому что никто не чувствует камень лучше Вас. Никто не справится с его шлифовкой лучше Вас. А главное — никто не сделает эту работу чище Вас. Ведь если вы можете “оживить” результат своего труда, то вы знаете, как не оставить на нем ни единого следа.

Ответ Юталиена вроде бы даже удовлетворил. Но парень продолжал хмуриться, выискивая подвох.

— Какие еще мне нужно знать подробности заказа?

Названный Энваром улыбнулся, отстраняясь. На его работу почти согласились.

— Диск должен быть размером строго семьдесят сантиметров в диаметре. Без единого следа от станка и инструмента. Идеально гладкий, насколько это будет возможно. Без остаточного фона. Абсолютно энергетически чистый.

Последние слова Ашир проговорил особо отчетливо, чтобы смысл гарантированно дошел до мастера.

И судя по изменившемуся лицу Юталиена, он понял.

— Но это же означает полностью ручной труд! Наши силовые станки не подойдут.

Заказчик улыбнулся, кивая.

А мастер по камню задумался еще крепче, прикидывая время, которое может отнять у него эта работа и стоимость, которая окупила бы эти недели. Идеи для чего клиенту мог понадобиться такой диск пока не посещали Юталиена. Он уже начал привыкать к различной блажи своих клиентов, и такой вроде бы простой заказ мог и вправду быть кому-то очень нужным. Может, у его клиента желание сделать особую декоративную плиту. Или потом этот диск станет частью дорогого предмета интерьера… Какая по сути разница?

Энергетически чистый диск… Любой лазерный и импульсный резак дает свои помехи в структуру вещества. Юталиен знал об этом. С другой стороны ручной труд “по-старинке” с зубилами и шлифовальными дисками тоже оставлял свой своеобразный аурный след от мастера. Но юный ториец знал, как этот фон можно свести на нет и устранить. Методики энергетической очистки ему подсказал старший дядя, а уж он всегда знал, о чем говорил. Недаром ему дъерки в уши нашептывали.

Подумав еще немного, Юталиен согласился на попытку. За работу пришлось бы взять много денег, и это еще придется обсудить с клиентом. Но перед оглаской стоимости оставалось задать последний вопрос.

— Из какого камня вы желаете получить диск? — мастер обвел рукой прилавки своего магазина, прибавляя сразу к стоимости работы цену за поиск и добычу подходящего материала.

Но Ашир не ответил. Его рука потянулась до внутреннего кармана верхней одежды и извлекла на свет в кулаке небольшой  сверток. После чего, развязав тесьму, мужчина положил на стол увесистый образец.

Юталиен с немым вопросом взирал на раскрытый камень и не узнавал материала. Тяжелый, как осколок железного метеорита. Поблескивающий на острых гранях как стекло. И маслянисто-черный не прозрачный как густая нефть. На сколах камня едва искрилось отражение светящихся ламп, но камень не давал отражений.

Мастер протянул руки, взял образец со стола и поднес ближе к глазам. Было в ощущениях от него что-то особенное. Что-то напоминающее ту бархатистость и теплоту из мимолетного видения. Такое Юталиен не мог сформулировать словами. Он просто держал образец и понимал его. Словно бы пальцами чувствовал, какие нагрузки может выдержать данный материал. Какое давление и температуру. И нет, этот камень не удалось бы обработать лазерными резаками. Материал просто поглотит все излучение, впитает как губка, но не поддастся резке. Высокая температура ему не страшна. Как и тяжелый пресс. Одно удачно — материал казался довольно колким и податливым на аккуратное воздействие. Всю работу действительно придется выполнять по-старинке, руками, обтачивая грани и орудуя рубанками и мелкой шлифовкой.

Можно было только гадать откуда этот странный гость мог достать столь необычный камень. С другой стороны, неужто в звездном скоплении мало материалов… Юталиен знал много доступных в обработке камней, но был уверен, что изучить их все он был не в состоянии. Не в его статусе и не в его возрасте. И тем более не при его отмеренном сроке жизни. Вот если бы жизнь можно было бы продлить лет на тысячу…

Юталиен надолго замер с образцом в руках, а Ашир изучал парня, с прискорбием осознавая, что забрать под свое крыло такой талант он не в состоянии. Канцлер первый же отберет у него торийского мальчишку, просто как врага народа и вероятного шпиона, а сам Юталиен просто не должен быть посвящен в глобальные дела их отдела. Таких ребят нельзя ломать правдой. Иначе они тут же норовят испортить или заблокировать свой талант во имя своих псевдоморальных ценностей.

Жаль. Если вытащить его с Тории – его загубят под давлением цивилизации. А если оставить здесь – он просто не разовьет свой дар.

Но на Тории он хотя бы живет в безопасности…

Юталиен тем временем закончил изучать образец, и когда он вновь встретился взглядом со своим клиентом, то его глаза горели от предвкушения. Мастер уже видел этот диск и чувствовал его манящее, пока не ограненное тепло под пальцами.

Он предвкушал, что это может стать настоящим испытанием для его таланта и мастерства. А если все получится, как следует… если ему удастся достичь той гладкости и чистоты, то, возможно, этот диск станет его лучшей работой.

Странной, для простого любителя творить скульптуры по камню. Но тем более ценной в глазах тех, кто будет знать обо всех ньюансах сложности самого процесса.

— Я возьмусь, — заключил Юталиен, опуская образец на стол, после чего смутился. – Только…

— Не принижайте стоимость, — тут же угадал его мысли Ашир. – Вы получите за свой труд столько, сколько пожелаете. Я не ограничен в средствах.

Юталиен неуверенно кивнул. Его взгляд сам собой упал снова на черный материал, который словно приманивал им любоваться.

— Мне нужно поработать с образцом, чтобы оценить материал и назначить окончательную цену, — ответил в итоге мастер. – Только после этого я готов буду взяться за кристалл.

Ашир понимающе кивнул. Он был почти наверняка уверен, что мальчишка охотно продолжит работу. Этот камень его притягивал. Редчайший экземпляр, от которого не мог отказаться ни один уважающий себя мастер. Тем более, давно забывший «вкус» настоящих энергетически насыщенных материалов. Такие камни всегда словно бы сами просились в руки. Их хотелось трогать и держать в руках. Невольно подпитываться чем-то, что казалось необъяснимым, но интуитивно понятным. А уж в руках такого таланта, который уже поуши вдохновлен необычной структурой и чуть ли не влюблен в свою работу, этот кристалл обретет лучшую форму.

Идеальную для его дальнейшего плана.

— Я вышлю кристалл для вас грузовым рейсом чуть позже, — сказал Ашир. — Сюда в мастерскую, если я правильно понимаю. И, пожалуйста, не откажитесь от аванса. Я знаю, как много времени отнимет этот заказ, и, считайте, что я хочу компенсировать ваши отнятые часы за данным прилавком.

Юталиен смущенно опустил взгляд. Действительно, как очевидно его безделие и бедствование. Ведь есть в этом что-то неправильное, когда мастер самолично проводит рабочие часы за прилавком. Исключительно от отсутствия заказов.

А без заказов не будет средств на магазин.

— Я не откажусь, — кивнул гениальный мастер.

Чем очередной раз подтвердил мнение Ашира о бестолковых людях, и ничем не отличающихся от них высокоморальных пафосных снобах торийцах.

проект полиморф проект полиморф - глава 13      проект полиморф проект полиморф - глава 13      проект полиморф проект полиморф - глава 13

© Copyright - Tallary clan