Полет над Цинтеррой

С тех пор как я попал на улицы планеты-мегаполиса, я видел небо только на рекламных голограммах. Тогда же я влюбился в него. В его огонь на закате. В лазурь ясного дня. Во мрак выше воздуха с россыпью звезд. Я мог часами любоваться дешевым роликом, не имея средств подняться на верхние ярусы. Но это были самые счастливые часы, потому что я позволял себе мечтать.

Только оказавшись на дне, начинаешь грезить полетом. Только упав, начинаешь рваться наверх. Я не помню, как здесь оказался. Сознательная жизнь началась уже тут. Но я видел, как может быть лучше. Знал, как живут наверху. Небо стало для меня сравнимо свободе, которую я уже не надеялся получить. Я не смирился, нет. Приспособился. Вжился в эти металлобетонные джунгли Цинтерры, научившись выживать в них как помойный вомпер. Пронырливый, дикий, злобный, очень живучий. Я был успешный весьма, потому что прошел детские годы и вырос. Но не самый сильный, чтобы жить как хочу.

Атмосфера нижних ярусов Цинтерры – это отдельный мир. Здесь нельзя существовать одиночкой. Ты либо чей-то, либо мертвый. Банды контролируют кварталы и изгоняют чужаков. За кормежку в чужом районе надо платить. Своя банда за тебя не оплатит – ей нарушитель не нужен. Поэтому платить приходится лично. И хорошо, если поймают не с пустым карманом.

Ветер трепал короткие волосы, задувая за ворот долетающего редкие капли дождя. Если конечно дождя, а не чьих-то отходов… Пришлось вздернуть куртку, чтобы закрыться. После прошлой грозы, вновь собравшей с воздуха все химикаты, до сих пор на коже остались ожоги.

Ночная голограмма снова зазывала состоятельных горожан в круиз на туристическую планету. Грудастая девка с лицом серийного селекционного клона в форме космической компании перевозчика торговала улыбкой и приглашениями. Золотые деревья с красочными цветами роняли голограммы лепестков на улицы вниз. Похабная роскошь частных особняков на берегу моря резала глаз белизной. А отвратительные объемные надписи перед экраном пульсировали, выставляя напоказ код связи для продвинутого коммуникатора, который я в своей жизни только один раз видел издалека. Но главное всегда было в самом конце. Почти десять секунд тишины, когда кадры сменялись видами на особняки, а над ними простиралось безграничное небо.

Под шум далеких глайдеров, пролетающих высоко над опорными перекрытиями, под пьяные голоса и ритмичные удары музыки в подвальных танцполах я сидел на металлическом каркасе вплотную к голограмме. Тонкая перекладина высоко над землей давала чувство свободы от всякой опоры. Я сидел спиной к ролику, дожидаясь последних кадров, покачивая ногами и удерживая шаткий баланс. А когда знакомые до оскомины слова заканчивались, я отпускал ладони и откидывался назад.

Я падал в пестрое небо заката, раскинув руки. Летел в своих мечтах сквозь облака. Удерживаясь только ногами за тонкую балку, я погружался в небо далекой планеты, где над головой начиналось голубое море и перевернутые деревья.

А ведь у нас на Цинтерре нет уже давно ни морей, ни дикого леса. Плантации на крышах и подземные фермы. Климат контролируют с неба. Вся земля занята городами. Есть узкие каналы и водостоки, но из жизни там только зеленая жижа.

Вниз головой, я парил в нарисованном небе, покачиваясь, пока сменялись кадры. Моя куртка была мне как крылья. Приливающая кровь к голове – перегрузками. Я летал сквозь облака к звездам под шум воздушной трассы далеко под ногами. Голоса и музыка баров сливались в единый поток. Стучащая в ушах кровь заглушала внешние шумы. И в какой-то момент они пропадали совсем, а я предавался самообману, погружаясь в космос. Где наедине со звездами был только я.

Но даже из мечты приходится очнуться. Три легких покачивания, и на четвертом подтянуться обратно. В этот миг ролик всегда завершался, начинаясь по кругу с пестрого объявления. Эту часть я всегда пропускал, пользуясь временем, чтобы оглядеться. Сейчас – пока все спокойно и чисто. В это время на улицах обычно мало людей. Все давно нажралсь по барам или тихо сидят по домам. Зато через час на улицы на вольную «охоту» выйдут банды. Ранняя ночь – это их время. Никто не отзовется жертве на помощь. Большинство проигнорируют, чтобы сберечь себя. А рассеянность губит даже самых сильных и смелых.

Сейчас на улицах внизу все было спокойно. Одиночки высовывались на воздух из духоты бара, чтобы вдохнуть влажной прохлады, харкнуть и с кайфом отлить. Далекие прохожие отбрасывали длинные острые тени. Шумные компании под светом красочных голограмм курсировали по мокрым улочкам, смеясь, ругаясь и споря. Выбирая, куда лучше зайти. На нижние ярусы к нам спускались лишь смельчаки. Основной поток тусовался выше. Это средний ярус жил бессонными ночами, раскрашивая миллионы людей всеми цветами экранов, неоновых огней и люминесцентной одеждой.

Моя реклама зазывала тех самых смелых. Кто жаждал риска и чего-то нового в квартале торгашей. За выпивкой, громкой музыкой, под ногами танцующей голограммы, раскрашенной в граффити здесь торговали всем. Услугами и людьми. Органами и роботами. Модификациями и пластикой. Снами и экстримом. Находились даже те, кто платил за собственное похищение и билет на дикую планету. Желая проверить себя на выживание. Народ готов был платить за любой экстрим, лишь бы он был предсказуем.

Никто не любит терять над ситуацией контроль. Тем более боятся застрять здесь, внизу, где врагами становится не природа и хищники, а твари куда страшнее зверей.

Люди.

Реклама вновь приближалась к финалу, и я приготовился вновь полететь в свое небо. Последние кадры, отразились пестрым отблеском в окнах зданий напротив, и я вновь отклонился назад, чтобы нырнуть в нарисованный закат. Поношенная трофейная куртка из синтволокна, раскрылась над головой, когда я растянул ее «крыльями».

Мои заслуженные секунды блаженства. После успешной «охоты» и редкого сытого дня.

Я вновь начал отдаваться мечте, когда с улицы послышался характерный пересвист. Спокойствия как не бывало. Прогнувшись, я увидел знакомые силуэты. А потом резко сгруппировался, и шарик снаряда просвистел мимо моей головы.

— Ты снова здесь, Рэйк!? – нахально заорал старший, вновь прицеливаясь из своей взводной пневмы. – Вали вниз сам, пока не снял!

Сегодня они вышли раньше…

Не было страха. Только привычный азарт. И адреналин, который хлынул в бошку, разгоняя гибкое тело.

Второй сонный снаряд просвистел мимо, а я ловко подтянулся на перекладине, спрыгнул, повис на ней на руках, качнулся и проскочил через голограмму рекламы к стене.

— Гони за ним!

Приземлившись на металлическую конструкцию опор, я уже знал, куда мне бежать. Бежать… Вновь устраивать пляску с судьбой. Играть в удачу с миром, доказывая каждый раз, что я имею право на жизнь одиночки. Без своей банды. Без постоянного дома. Без оплаченной крыши и роли чьей-либо подстилки.

В погоне у меня всегда была фора. Я вырос гибким и быстрым. А так же тонким, чтобы проскочить там, где застрянут другие. Ступени для меня не проблема – я умел перепрыгивать сразу через три. А когда мне навстречу, запыхаясь, выбежал один из преследователей, я просто нырнул под перила.

Бежать. Как инстинкт. Как программа. Стоит выйти на этот режим, как город превращается в полосу препятствий. Свое тело никогда не подводит. Вовремя подмечая детали, подсказывая, с какой стороны враг. Где-то лучше пригнуться, где-то проехать на шесте. Погоня всегда запаздывает. Они медлительнее. Им не приходится выживать в одиночку.

Позади командный ор главарей. Ноги спружинивают, приземляются на узкий парапет. Оттуда дорога лишь вверх через служебные трубы. За мной бросились на перехват. Вновь выстрел вслед. Отворачиваюсь, закрывая локтем лицо, потому что снаряд разрывается от удара о стену и выпускает сонную пыль.

Обманом соскальзываю на секцию ниже. Здесь все еще ярко от рыжей рекламы. Кто-то поскользнулся на липкой протечке масла, с воплем проехался через ступени. А я все бегу.

Цепляюсь ладонями, разворачиваясь на крутых поворотах. Ныряю между труб, зная, что упаду на металлическую сеть без вреда. Позади грохочут по трубам чужие шаги. А я уже перепрыгиваю по коробам охладительных блоков, не тормозя ни на одном, потому что могут сорваться с креплений.

Кто-то преследует снизу на улицах. Им так проще, ждут пока я упаду. Распихивают прохожих, шугают наряженных посетителей клубов. Мне не надо оглядываться, чтобы слышать как далеко отстала погоня, чужие вопли и ругань лучше любого ответа.

С охладительных блоков дальше по узкой балке. Пробегаю, даже не удерживая особо баланс. Пять этажей внизу – для кого-то это слишком высоко. Один отстает, боясь взглянуть вниз. На далекую улицу, мокрую от дождя и ссанины, в которой отражается город, расцвеченный вывесками голореклам.

Я же пробегаю по выступающей крыше пристройки. Ржавые листы металла грохочут и могут скоро сползти. Оттуда прыжками по узкому колодцу меж бетонной стеной и трубой взбегаю наверх. Цепляясь за край, зная как не порезать пальцы, подтягиваюсь, с перекатом уходя от стрельбы.

Кто-то крикнул про лифт, значит скоро нагонят. Меня давно жаждут поймать. Я проблема для них. Одиночка. Пример, который банда пытается скрыть. Этот квартал слишком сытый. Местные не любят, когда с него жрут чужаки. Меня здесь знают давно, пытались прогнуть в свои. Я не поддался, плюнул на правила и сбегал каждый раз, когда меня пытались ловить.

С крыши путь снова вниз. Через провода перекидываю кожаный жгут. Дорогая редкая дрянь, но полезная в деле. Повиснув на нем, съезжаю по кабелю вниз на этаж. Оттуда с закрытого балкона перепрыгиваю к их соседям. Из окна валит душный смрад с перегретой едой. На мгновение оглядываюсь, оценить погоню. Двое на досках, догоняют, скользя над водой.

Придется ускориться. Соскальзываю с балкона вниз через перила, навстречу тем, кто бежит на перехват. Прыжком смещаюсь к какой-то сетке, повисаю, вцепившись в края. Спрыгиваю, когда чужие руки пытаются ухватить за одежду, уклоняюсь от удара ножа. Город – как джунгли, в нем нет преград. Под ладонь попадается плохо закрепленный кабель. Срываю его, кидаю наотмашь парню под ноги, а сам уношусь дальше, не думая как долго еще бежать.

Вся жизнь в побеге от случая к случаю. В детстве бегал от облавы и сторожей. Ютился у банды, она же меня и кормила. Говорили, меня подобрали на улице. Одетым в комбез, без вещей. На груди нашивка. Имя, номер, группа крови, никаких документов. Что случилось – не ясно. Но никто никогда не искал. Рос с той же бандой, они же учили, как воровать. Я был мелкий, удобный, смышленый. Не путал провода на сложных замках. Мог пролезть в вентиляцию, не боялся высоты. Я был находкой для уличного ворья. Тогда еще меня берегли и давали жрать в третью очередь. Я обижался за то, что не в первую. Но потом понял, что на первых проверяют еду на отраву, вторыми жрут старшие, а третьи – главные добытчики. Правда, меня недокармливали – им была выгодна моя худоба.

Подростком я был нескладный. Волосы обрезал краденным ножом. Вещей не держался, мог даже все бросить. Через неделю оброс бы новым барахлом в удобной норе. Та первая банда научила, где жить, приучила к технической зоне нижней Цинтерры. Показала, как прятаться, от кого надо бежать. Рассказали, как ставить ловушки на живность, как их душить, не попавшись под когти. Когда был ребенком, любил вечера у огня. Грел вокруг пар и техничные трубы, но за огнем народ травил байки. Иногда жарили пойманных вомперов – тогда у всех был просто пир. Я верил, что вырасту, стану тут старшим, буду сам учить молодняк. Подбирать малолеток, сбежавших из дома, выращивать сирот, чью родню убили за деньги. Я думал, займу место главного, оденусь в настоящую кожу, раскрашу рожу неоном в узор по количеству прожитых лет. По выходным раз в неделю накоплю на котлету, буду трясти автомат на клонированный стейк. Не вышло… прошел пубертат, вырос слишком красивым, а мышцу в свои годы так и не наел.

Когда для форточника стал слишком крупным, перешел на взлом небогатых домов. Я по-прежнему хорошо обходил сторожки, терялся под камерами, скрывался от датчиков в тени. Но для банды этого было мало. Жрать хотел за двоих, а в общаг приносил слишком мало – в сигналке обновили прошивку и мне сложней стало подобрать правильный код. Пробовал самостоятельную охоту на вомперов – чуть не подрали до кости. Заживал слишком долго, но решимости не потерял. Озлобился, научился ставить ловушки, но не везло – этих тварей снова травили.

Тогда мне намекнули о предстоящей доплате. Мол, не можешь добыть, отдавай сверх натурой. В банде таков порядок. Она как большая семья. С детей ничего не берут – только кормят. Им много не надо, да и чужаки их из жалости просто подкормят. Старшим быть хуже – за постой в банде надо платить. А я уже вырос. Окреп. Возмужал. Так мне сказали те, кто меня подбирал. Сопротивляться нельзя, иначе попортят шкуру. Не залечишься – сдохнешь, никто не заметит. Попробуешь убить – свои же сдадут. И ладно бы уличным тварям на корм или страже. Так нет же — облаве бездомных. А это хуже, чем смерть.

Отказ мой не приняли. В тот раз просто заткнули. Избили, попользовали, посмеялись, сказав привыкать. Оживал пару дней, а ведь еще валить на добычу. Принес крайне мало. За это снова утащили в подвал.

На какой-то раз понял, что легче поддаться. Через неделю убедил себя, что мне даже в кайф. Через месяц привык, узнал много нового. Оказалось, я просто рожей им вышел. Слишком стройный, красивый, на морде порода. Потому никогда не ломали, не били в лицо. Посмеялись. Обещали не портить. Прозвали Красавчиком, я даже поверил. Наивный был. Думал, сойду за любимчика.
Да, конечно…

Не помню, когда в голове что-то сломалось. Наверное, на очередном круге. Мозг отключился, послал все нахер, спрятался под улыбку с оскалом, а на тело мое стало плевать. Я-то запомню всех. Подпущу только ближе. Прогнусь, подстелюсь, а потом вскрою им вены.

Так я впервые одного убил. Я стелился, играл с ним, улыбался в лицо, обтирался, прижимаясь ближе, а потом вспорол ему шею. Острой бритвой, что до того держал под языком. А потом я смеялся. Умывался горячей кровью, что заливала лицо. Я смеялся в дикую предсмертную рожу, пробуя густую кровь на губах. Я насладился этим. Влюбился в охоту. А потом распрощался со старой жизнью общажной твари.

В банде мне более не было места. Я сбежал тем же днем, перепрятав нычку. Знал, что на меня объявят охоту, знал, что от злобы станут искать. Правда, мне было грустно оставлять малолеток – я к ним привык, как к личной семье. А так, ни принести подкорма. Ни обучить советом, ни сводить на дело. Первые дни меня ломало от одиночества. Словно стаи лишили. Но потом притерся, привык. Целый город стал моей стаей. Он никогда не спал, не замолкал ни на миг. Я сменил семью на бетонные стены, смех и голоса – на постоянный гул улиц. Мозги не исправились. Покой не вернулся. Затем на меня началась травля. А вместе с тем и охота.  Моя охота на тех, кто меня доломал.

Моя охота затянулась надолго. Месяца два я вырезал прошлый состав. Не трогал лишь мелочь – они не виновны. И прочих старших, что поддержали меня. Остальных подкарауливал. Ловил их на деле, спаивал, усыплял, связывал, утаскивал в темноту. Потом дожидался, пока каждый очнется и начинал с ним играть, прежде чем просто убить. Их страх был для меня лучшей наградой. Их ужас как пища кормил меня в эти дни. За насилие я платим тем же. За ложь отравлял жизнь вдвойне. Эти помойные твари, что сломали мне разум, заслужили каждый миг, который я им дарил. Через кайф, мимо боли, чтобы разум обманулся, глядя на острый клинок. Чтобы тело кончало, требуя глубже, а взгляд обезумел, глядя мне в глаза. В искренние, полные кайфа, но сумасшедшие, полные страсти. Потому что Они сделали меня таковым.

Я отомстил каждому, кто надо мной издевался. Кого-то даже толкнул в подпольных лабах на запчасти. Руки, ноги, особенно здоровые зубы пользовались популярностью. За них неплохо платили.  Я потом позволял себе шиковать. А когда все закончилось, я потом просто исчез. Имя, правда, осталось. Про меня говорили, предупреждали других. Соседние банды жили на стреме. Охотились, ловили, но все безуспешно. После всей моей мести мне покоя не будет. Поймают, посадят в подвал, будут драть, пока сам не кончусь. Однажды предложили партнерство, но я их не принял. Законы на улице в целом одни.

Как-то так прошли мимо полгода. Я научился жить в одиночку. Менял часто нычки, мог спать даже сидя. Бывало, что спал метрах в ста над землей. Привык не ворочаться, иначе мог соскользнуть мимо балки. Было бы тупо сдохнуть во сне… Ненавидел подвалы, блевал от зловоний ссанины, взламывал автоматы сублиматной жратвы. Про забойное мясо на фермах, как про небо, слышал только с экранов. Иногда доводилось украсть клонат. О рыбе знал лишь название, но, говорят, она тут для всех запредел. Мылся охлажденным паром в отопительных зонах и никогда под дождем. От дождя слезет шкура или пойдет мелкими пятнами. Не больно, но выглядит мерзко. Вид не продажный. А я все же иногда собой торговал. Не открыто, и не под барами – этот рынок в Цинтерре тоже поделен. Пробовал флиртовать на улице – чуть не поймали. Тогда начал придумывать способ, учиться, искать, где зависнуть.

Нашел. Неудачно попался на краже. В съемной каморке почти обнес бабу. Оказалась наемницей, я поймался на шокер. Очнулся, едва заболтал. Убедил, уговорил, продался. Связанным вылизал ей все за жратву. Бонусом перед уходом дали помыться. На прощанье сказали еще забегать.

Через неделю ее уже не было. Свалила на дело, оставив пустой жилой блок. Но практика вышла полезной. Я оценил, взял в работу. Впредь выслеживал похожий типаж. Бывало, вскрывал хлипкие двери только чтобы помыться. Крал горсть конфет, иногда сублимат из криоблока. Несколько раз не везло, и меня снова ловили. Но я вновь договаривался, и мы расходились довольными.

Я умел вычислять, кто падок на страсть. Я сам сжился с ней, испробовал вкус. Научился играть, улыбаться от жажды, натягивать маску счастливой рожи. Не снимал ее, даже выйдя на улицы. Зачем, если с ней мое сознание остается целей. Я убедил себя, что моя жизнь удобна. Я свободен, как зверь. За мной нет облавы. Мне не грозит продажа. Меня не кинут, не споют, не швырнут под чужой нож на стол. Я был внешне счастлив. Считалось… Не нужный, без прав, документов и денег. И сдохнуть мог от случайности каждый день.

Я убедил себя улыбаться. Забив глубже все личные мечты. Их просто не стало. Вытравили. Мечты порождали печаль о том, чего нет. Нет безопасности, нет силы, нет власти. Такого как я не возьмут на оплату. Только мусор грести, но и там свои банды. Можно, конечно, и груз разгружать… Таскать хрупкие блоки, драить контейнеры, влезть в нишу там, где не пользуют ботов. Но видел я тех, кто работает без документов – все руки в язвах от химикатов, рожа в дерьме.

Я так не хотел.

Зато быстро научился играть своим телом. Кто-то говорил, что я безумно красив. Спрашивали, где обучился двигаться. Кто научил походке, манерам, как сберег шкуру? Не знаю, всё само получалось. Смотрел, пробовал, у меня получалось. Потом целенаправленно начал грабить народ побогаче. Обносил криоблоки, ждал, когда сами придут. Иногда, при желании, хватало лишь мимо пройтись. Чуть больше улыбки, безумного смелого взгляда. Говорили, мой взгляд – главный секрет. Я не верил. Кого-то он же пугал. Иной раз многие видели в нем только смерть.

Я сохранил себя без грубых шрамов. Так повезло, что ничем не болел. Простуда не в счет. Но никакой страшной хвори. Ни язв, ни червей в языке, ни черной сыпи. Глаза не мутнели, ногти не рассыпались. Залысины не было, и я даже отращивал хвост. Кто-то верил, что я тут внизу недавно. Месяц, может неделя. Или я жертва пластики. Возможно, поэтому до сих пор не присвоили. А могли. Я всё ждал. Мол, кому-то понравлюсь. Кто побогаче, мог меня спокойно забрать. Увезти наверх, поручиться, пропустить через стражу. Отмазать от охранных ботов, которые не дают нам там жить, заказать документы. Я бы выжил. Я бы был милым. Послушным, довольным, навечно обязанным. Я даже жаждал найти себе старшего. 

Но не случилось. Пока никто не решился. Кормили, хвалили, давали денег в заначку, но до сих пор не рискнули забрать. Смешно, но я не копил той заначки. Спускал на мелкую блажь, вроде вкусной жратвы. Остальное время вновь кормился рогаткой. Стрелял вомперов, жарил их на костре. Другие твари на улицах не прижились. Те, что с хитином отравлены все. Вещи добывал честной охотой. Снимал с пьяных жертв, что сами заснули под баром. Убивал только тех, что нападали сами. И то крайне редко, если не мог убежать.

И вот теперь я тут, драпаю вновь от погони. Я неудобный для местных в любом районе. Прецедент-одиночка. Сволочь, которая ищет к богатым подход. Когда не хочу – уродую рожу. Но слухи обо мне все равно говорят. Красавчик-убийца – так говорят малолеткам. Всех учат на меня доносить.

Бегство по крышам и балкам — как танец. Как искусство под ритм бурной жизни. Остановиться нельзя, иначе собьется весь ритм. Войдешь в диссонанс, споткнешься, провалишься вниз. Я мог бы так сбежать на другой сектор. Но там будет так же. Новые банды, новые люди. Цинтерра всё та же – металлобетонные джунгли. А над головой выше перекрытий и полетных трасс – недоступный мир. Полный ботов, камер и стражи, которая издалека засечет по роже низовщика. А если заметят там – бежать бесполезно. Пять минут и попадешь под шокер. Боты не мажут в отличие от людей. А потом обычно, говорят, возвращают на место. Отправляют вниз на положенный ярус. Если в чем-то виновен – могут нацепить не снимаемый браслет и впихнуть на работу. Туда же под химикаты, неподъемный труд или в дерьмо на фермах. Слышал, где-то есть тюрьмы, но не тут на Цинтерре. Но чтоб в них попасть, надо сверх отличиться. Или угодить в неудачный момент, когда там недобор. Говорят, там в колониях гибнут потоком. Суровый климат, еще более дикие люди, а работать на шахтах кому-то надо. Но в Федерации нет смертной казни! Так в Сенате решили. Людской труд с тех пор ни один не пропал.

Я перепрыгнул на трубы, кувырком скатился мягкую сетку. Погоня все там же, им, кажется, просто в кайф. Ждут, пока я свалюсь, целятся, спускают дорогую вонючку. Звереют от трат и не могут поймать. 

Уворот, еще один, длинный прыжок по наклонной. Обувь съезжает по жесткой трубе. Соскок, мимо ступеней, подтянуться на тросе, вбежать вверх на инерции все от того прыжка. Зигзагами, где-то пригнувшись. Иногда знаю, когда надо вильнуть. Очередной пыльный шар взрывается в стену. Закрываю глаза, чтоб не попало и ухожу вниз. Я играю с ними. Это как тренировка. Пляска по лезвию, где лишний шаг сорвет в пропасть. Я смеюсь в душе, улыбаюсь, не сбивая дыхания, потому что каждый раз от меня отстают.

Вот и снова. Оборачиваюсь – позади никого. Не останавливаюсь, пробегаю дальше, мимолетом свешиваюсь, чтобы посмотреть вниз.

Что-то больно стрельнуло в колене, не успел осознать, как пробил паралич. Мыслей не было – попытался схватиться за что-то. Даже падая, изогнулся, цепляясь за кабель. Жжение опалило ладони. Потом соскользнул. Не веря до последнего – падал. Но перед землей тело само вспомнило, как надо упасть.

Сгруппировался… рухнул в лужу. С плеском ушиб себе кости. Сберег позвоночник и шею, про ребра не знаю. Пока не понял – слишком сильны эмоции.

Твари!…

Место азарта стало заполнять бешенство. Как вязкая черная жижа, затекающая в мозг. Липкая. Теплая. Густая. Такая притягательная черная ненависть, от которой сбегали даже вомперы и тупые тени по углам. Жаль на людей она действует лишь избирательно…

Ну, давай, мразь. Покажись. Злорадствуешь, что меня подстрелил?

На доске, и правда, подъехал старший. Вся харя размалевана въевшейся краской. Плешивый череп, дутая куртка с нашивками, только обувь хорошая. Ее и возьму. Давай, урод, радуйся. Подойди только поближе…

— Допрыгался, Красавчик Рэйк? – улыбаясь во всю харю с черными зубами, спросил старший, поигрывая пневмо-шокером.

Колено зверски болит. На ощуп не открытый перелом. Вывих или повреждение связки. Больно до искр перед глазами, но отвечать мне это никак не мешает.

— Смотрю, предвкушаешь? – в голос прокрались ноты сладкого яда. Подстроюсь я быстро. Особенно на злости. Я выучил, как играть тоном. Чуть добавить глубокого тембра, немного природной хрипоты. Улыбка, за которой скрыт оскал и чуть прикрытый взгляд, от которого обычно не отрываются.

Яркие рекламы высоко на этажах хорошо освещают промокшую улицу. Но тут прохожих нет – между домами им делать нечего. Для обычного народа это гиблые места и на крики о помощи сюда не придут. Силуэт главаря празднует свой мелкий триумф. Спрятал шокер, но взамен достал нож. Ухмыляется, стоя рядом. Пока еще боится. В трусливую жертву он не поверит. В мольбу о пощаде тоже. Но брошенный вызов его раззодорит, выбесит, заставит пригнуться.

— Как близка оказалась добыча, — с хищной и издевательской улыбкой сказал я. – Всего один шокер. А сколько сонной пыли потрачено? Десять сфер? Я дорого стою, не так ли?

Еще колебался. Но не проблема, даже если ждет друганов, я справлюсь со всеми. А если прибудет много – просто опять отгоню.

— Радуешься? – текуче и плавно я попытался подняться. Ожидаемо получил угрозу. Сыграл в ответ, послушался, остановился. Пусть думает, что мной можно рулить. – Тебя еще могут запомнить. Ведь ты же справился. Попал. Сбил меня. Молодец. И что же ты хочешь? Можешь добить. Всего-то ударить ножом.

Он смотрел в мою открытую шею. А я изогнулся, чтобы ему было видней. Наивный придурок. Ему бы не давать мне двигаться и говорить. Но слова сбивают контроль, а игра своим телом лишь только лучше цепляет жертву.

— И что же ты медлишь? Давай. Сделай это. Ты ведь уже решил. У тебя все готово.

Я говорил про нож, но остальное додумывал его разжиженный мозг. Он уже не замечал и не противился тому, что  я сел. Он видел в моих жестах то, чего не существовало. Его заводило, как я ощупываю, не глядя, свое колено. Он следил, как я разминаю плечи. Я не убирал с лица намокшие черные пряди, казалось, что его только собьет.

Потом он все же склонился. Приставил нож под ребро, уколол через майку. Я только сильнее прогнулся, не отводя от него острый жаждущий взгляд.

— Дернешься – заколю, — рыкнул он, срывающимся тоном.

Почти… Еще немного дожать.

— А куда мне бежать. Или у меня есть выбор? Только если ты этого позволишь…

Его лицо совсем близко. Я старался не щуриться от кислого запаха. Половина знакомой заразы вся на зубах и кривой роже. Мерзость. Потом отмываться и в карантин.

Меня пожирали глазами, а нож под ребром начал дрожать. Для местных я как с рекламы. Слишком красивый, чтобы просто так меня заколоть.

Но шум на улице сбивает половину настроя. Не впадаю в ярость, только чтобы не спугнуть. Судя по голосам – сюда спешат остальные. Трое? Нет, пятеро. Дрянь… Слишком много.

— Да харош! Доро, ты его словил! – шелест затихающей летучей доски, а потом прыжок с нее в глубокую лужу. – Пацаны, сюда!

Громкий свист. Еще голоса. Торопливый бег, переходящий в шаги. Шестеро, судя по звуку. За рожей не вижу, могу только гадать на слух.

— Ну и че ты завис над ним?

— И правда, словил…

— Уже всё? Наигрался?

— А дашь посмотреть?

— Парни, а давайте пустим эту суку по кругу?

Начинается… И вот опять. Нет, семеро с главным – это слишком много. Если успею убить троих, то остальные придушат. Но и даваться нельзя – эта стая потом просто прикончит. Будет тупо сдохнуть после всего в этой канаве.

Но если так, то придется всех отпугнуть. Не сложно, но не люблю это дело. Как переигрывать в паршивой рекламе. Все вроде то же самое, но приходится верить в дичь, которую несешь. Иначе, не правдоподобно.

— Хорошая идея, не находишь? – я переключился незаметно, поддавшись еще ближе к главарю. – Когда еще так повезет? А знаешь, давай договоримся? Возьму у каждого, пока ты будешь во мне. Никогда так не пробовал, да и ты вряд ли тоже. Могу двоих сразу, поверь. Ты оценишь….

Я почти горел желанием сделать то, что обещал, мечтая… убить их всех. После или в процессе, не важно.  Я оставлял себе право на настоящие желания, играя обманом на чужой жажде. Повышая градус его похоти до той тонкой грани, за которой начинается отвращение.

Меня резко перехватили за шею, сдавили, чуть придушив.

— Да ты больной на всю бошку! – рыкнули мне в лицо с мимолетным трезвым недоумением.

В ответ безумие лишь ярче проступило в моем взгляде.

— Так ты и трахать собрался не в голову…

Я улыбался, а потом меня оттолкнули и швырнули на землю. Смотрели, как на заразного, едва не вытирая руки. Я лишь рассмеялся. Заливисто, с тем же безумством. Не люблю это состояние, но обожаю за власть. Кажется, что таким я могу всё уничтожить. Стереть с мира липкую грязь, вроде этих помоев. Хоть и сам я лежал в вонючей луже на улице, я хохотал в их беззащитные и испуганные рожи. Потому что они не могли мне ничем навредить.

Главарь начал пятиться, кривить рожу и коситься на остальных. А я все ржал. Правда, потом он занервничал, к чему-то прислушался. Я упустил этот момент, купаясь в их страхе. А потом отчего-то они засуетились. Сорвались с места, побежали во тьму.

— Что, всё? Зассали?! Так быстро кончили, а теперь по домам?!…

Зла не хватало. Хотелось умыть всех в помойном дерьме. Что я и делал, горланя им вслед. Рычал от боли, ненавидел ту лужу, крыл злобный руганью цветные рекламы.

…И только потом я увидел тот глайдер.

Черный, грузовой, обычно на полсотни персон. Бронированный, с острыми крыльями. На вид простой, как и все служебные тачки. Без окон, только с передними линзами. Полностью крытый и на бортах логотип.

Страх смысл собой все эмоции. Жуткий холод поселился где-то в желудке. Я заткнулся, что есть сил попытался встать. Через боль, через сумасшедшую голову. взгляд не видел ничего – только этот глайдер. За паникой я забыл, как спасаться.

А тот глайдер проезжал мимо, но потом развернулся. Значит, сканеры меня засекли. Не видя округи, я попытался просто уползти. Куда-нибудь! Скрыться. Спрятаться. Уйти. Сердце бешено колотилось. Страх отравлял разум. Ногти царапали землю, чтобы просто уволочь меня в тень…

Но потом мне просто наступили на ногу. Прижали не сильно, и я заорал.

— Группа «Тэгра», доклад подтверждаю, — сухой спокойный голос сверху. – Поймали еще одного. В базах нет.

В ответ слабый шелест в наушнике.

— Принято…

Я повернулся, вжимаясь в уличные баки, уставился, тяжело дыша, на того, кто говорил. Мужчина, средних лет, служебно одетый в черное. Костюм богатый, но в то же время рабочий. Грязь не пропустит. На руках перчатки. Голова под глухим капюшоном, чтоб не попасть под дерьмо.

— Правительственная программа по отлову бездомных, — представился мужчина со скучающей роже. – Ты едешь с нами.

Да пошел ты!

Я знаю о них. Все о них знают! Об этих ребятах первым делом рассказывают мальцам. Все говорят, что черные глайдеры с их логотипом – хуже смерти. От них не возвращаются. И от них не сбежать. Сражаться бессмысленно. Прятаться тупо. Если засекли и пометили – будут гонять, пока не устанешь. У них сама полная база. Самые точные сканеры. Попасть к ним – все равно, что на стол под нож. Откуда я знаю? Бывало, давно их ловили вскладчину. Пытали, устраивали допрос. С тех пор выжали про некую «программу» и «эксперимент» Федерации во благо народа.

Все мы знали, что им попадаться нельзя. Все мы прятались, когда их встречали. Даже запертым в клетке с голодным вомпером – не страшно, как страшно угодить этим людям на облаву в глайдер. Хуже только кинуть на врага наводку. Этим пользовались, устраняли неудобных.  Но свои потом считали крайним мудлом.

И мне тоже в тот миг стало страшно. До ужаса. Жути… потому что я не хотел. Был правда шанс. Мой последний козырь.

— Это… должно быть ошибка! – я боролся с собой, чтоб перестать запинаться. – Я не бездомный… Проверьте по базе приезжих. Фамилия Маун. Скримрэйк. Кодовый номер: лита-фау-два-восемь-пять….

Я вызубрил это по совету как главный ключ. Шанс, что возможно, я не бездомный. Все, что было со мной, когда меня подобрали – имя и номер. Может что-то мне это даст?

— …ноль-три-девять. Проверьте. Я должен быть в списках лет двадцать назад!

Настойчивость. И моя самоуверенность. Возможно, я учился играть все годы за этим? Чтобы при облаве заставить остановиться? Заставить равнодушного служащего усомниться и потянуться к планшету? Не знаю. Но он стал искать. Вбил каждую цифру. Долго листал. Я следил жадно за мимикой, не моргая, чтобы не пропустить ни один миг.

И вот он нашел… Я понял по взгляду. Задержался, на мгновение брови его пошли вверх. Это… всё? Я могу быть свободен? Но потом у него дрогнула улыбка, и на деревянном лице вновь застыло натянутое злое равнодушие.

— У нас нет такого в списках, — этот урод соврал мне в лицо.

— Врешь, сука! Покажи мне свой список! – у меня даже почти появились силы вскочить.

Но он отошел, зло улыбаясь, а потом коснулся своего нашейного микрофона:

— Бригаду сюда. Забирайте его. Персона проявляет агрессию.

— Да пошел ты!

Вслед за словами у глайдера открылись двери. На улицу спрыгнули два бойца. Ко мне подбежали, попытались схватить. Я как мог увернулся, плюясь злыми словами.

— Кого ты нашел, тварь?! Признайся! Пусть твой отдел услышит! Я узнаю! А потом найду тебя! Посмотри на меня! Запомни…!

А потом меня вздернули за руки вверх, растянули, ударив в бочину. Я согнулся, прикусив свой язык, сплюнул кровью. После чего ударили в голову. Зазвенело, покрыло все ватой. Хотел проморгаться, но как опьянел. Звуки потухли, как ушли под воду. Но последнее, что явно услышал – это близкий треск шокера.

Прошу, может не надо?..

…

Я очнулся в тишине, думая, что так выглядит смерть. Ни звука, ни образа. Ни движения воздуха. Вакуум. Пустота. Хуже пытки. После старой привычки – это словно мучение.

Привычки? Какой привычки? А была ли привычка…

Тишина. Она неприятна. Она вызывает тревогу.  Значит… раньше был шум?

Много шума. Много голосов. Суета – это жизнь. Проблески – как пульс живого сердца. Я жил в голосах. В постоянном звуке. Я жил? Да, в городе, настолько большом, что тишина невозможна.

Я ходил по улицам. Летал меж домов. Я летал? Нет… несся по крышам. Бежал. Очень много. Я от кого-то сбегал? Очень часто. В городе, что был полон людьми по самое небо.

Тишина угнетает. Чернота тоже. Я хочу больше света. Яркого. Сочного. Как неон. Как… рекламы. Бесконечные рекламы и краски, что бьют по ночам в глаза! Я хочу больше света. Я хочу к шуму. Я должен очнуться. Снова бежать.

Не могу. Прикован. Где? Что?

Нужно собраться. Провести беглый анализ. Что со мной? Потом где я? Анализ. Собраться… Пульс? Нет пульса. Как нет?! А что же…

Я как нырнул в цифры. В нескончаемый поток, как в туман голограммы. Что со мной? Как почуять ладони? Где кончается тело? Почему все так странно!?

Вместо ответов лишь цифры. Вбивают новую привычку. Ладно… Хорошо… Сейчас успокоюсь. Что было раньше? Если не цифра? Тело? Оно есть и сейчас. Ведь я не распадаюсь. Я есть. Я живу! Только как-то не так. Что там анализ?

Чую ли ноги? Руки? Голову? Вроде все это есть, но иначе. Как? Что значит –отключено!? Что за приколы!? Эй, там?! Меня слышат!? Я хочу очнуться! Дайте проснуться! Дайте открыть глаза, я хочу видеть!

Движение? Да, точно. Я слышу движение. Как спиной чую – кто-то есть рядом. Ну, давай же, помоги мне. Разбуди. Я хочу видеть вокруг! Знать, что со мной!…

И внезапно – лавина образов. Кадры. Картинка. Я чую тело! Я вижу… ангар?! Точно ангар. Но почему я так высоко? Не могу шевельнуться. Тело – отключено. Попытаюсь взглянуть…

«Калибровка рецепторов». Что за?…

«Настойка чувствительности». Откуда?…

Внизу вместо тела только металл. А где руки? «Отключены». Верни мне конечности!

Так нельзя. Это неправильно. Так невозможно? Я — это я. Я не груда металла. Я не могу быть таким? Верни… Не хочу. А если попробовать вырваться?

И снова шок.

…

Кажется, прошлая попытка закончилась каким-то провалом. Сознание плывет и снова какая-то тишина. Правда, теперь я хотя бы вижу. Опять ангар? Что ж, пусть и ангар.

Все же, что с телом? Оно есть, бесспорно. Вроде бы даже нормальное. Конечности, полная целостность, боекомплект. Любопытно… Ладно, пусть держат, так хотя бы стоя, а не лежа. Ненавижу приходить в сознание лежа. Почему? А, впрочем, не важно. Потом вспомню.

Руки. Металл. Прочность высокая. Крепче ангара, пола и стойки. Пока прикован на месте – ими не пошевелить. Ноги такие же. Только на один сустав больше привычного. Должно быть удобно. Может когда-то дадут пройтись.

А что там напротив? Все образы в цифрах. Как будто сплю в виртуале. Откуда я это знаю? Похер. Кажется, мне что-то сделали с головой. С головой… это как у той образины напротив? Вы серьезно?! И вон тот сбоку? И третий? Я что, на заводе?! Похожие руки. И высота. Ну нет… Ну что за дрянь, а!

Может, вытащите меня отсюда?! Я еще живой вообще-то!

О, человек! Слышь, человек, помоги мне. Да, да, именно ко мне! Меня надо вытащить!..

Что за взгляд? Эй, нет, не смей!

…

Система стабильна. Режим ожидания.

Я вам не сдохну. Это будет не просто. Поиграли и хватит. Каждый раз в башке что-то новое. Не мысли, а кадры, не кадры, так звуки. Значит так – люди уже не друзья.

Понял. Запомнил. Как скажете! Спать, значит спать. Заодно вспомню, что за дерьмо раньше было.

Город, небоскребы, улицы и погоня. Дрянь из еды. Почему у меня не было чего-то лучше… Может тогда все не так уж плохо? Тело из металла. Боекомплект. Половина функций, которые пока отключены. Звучит интересно. Всяко лучше сна под брезентом.

Правда, было рисованное небо. И сны, в которых я летал. Снов сейчас нет – это плохо. Но у той образины напротив есть крылья. Может, мне все же, наконец, повезло?

Слова? Кажется, я слышу чужие слова. Далеко, как эхо от передачи. Потом этот же голос вторгается в разум. Вещает о пятиминутной готовности. К чему? Не знаю. Но просыпаются остальные. Звать или не звать? Пока не буду. Мне должно быть страшно, но страха нет. Как нет химии старого тела. Есть тревога и непонимание. Хочу понять, к чему нас готовят. Главное – без резких эмоций. Это нельзя – иначе опять отключат. Выучил, больше не буду. Надо затаиться и просто ждать.

Ждать. Пока пройдет отведенное время. Пока нас куда-то не вытащат. Надо ждать, не подавая признаков сознания. Что проиходит? Какая, впрочем, разница.

Везут. На конвейере. Куда-то к центу. Там, кажется, какой-то шлюз.  Мигают сигналы снаружи. Понимаю, что вокруг не становится воздуха. Откачивают? Вероятно. Другие напротив молчат.

Остановка. Подо мной открывается шлюз. Внизу бездонная чернь, ничего не видно. А делать то что?

Мозги прорезает принудительный анализ системы. Как разрядом тока по нервам. Вплоть до каждой детали. До каждой пластинки и крыла. Хорошо! Я понял! Главное не сопротивляться. Заткнуться. Не думать…

Отдаться на чувства.

Потому что страх мешает слиться с реальностью. Он создает диссонанс. Спутывает сигналы и мешает восприятию. Страх – генерирует помехи на пути осознания мира и себя лично в нем.

Нужно отключить панику, поддаться потоку и просто поверить в себя. Как стоя на тонкой балке на крыше высотки. Как под ветром, покачиваясь на одной ноге, не боясь упасть. Потому что тело лучше мозга знает, что делать. А страх убивает вернее врага.

Но там где был раньше страх – теперь пустота. Звонкая тишина, без колкой истерики. Я вслушиваюсь, заполняя вакуум новыми чувствами. И реальность вокруг обретает иные цвета.

Искры. Голоса.  Далекие мысли. Десяток искр шепчутся между собой. Еще пять висят напротив. А поверх них надеты машины. Я знаю в них каждую деталь. Вижу насквозь. Понимаю. И все эти знания просто… есть.

Есть и я сам. Когда тогда на краю на крыше. Вместо цветных реклам вокруг голограммы данных. Вместо шума полетных трасс – скрежет металла в ангаре. Старые образы пропечатываются поверх восприятия. Потом снова тают. И опять возвращают в сон… который был памятью. С теми мечтами, когда я летал.

Я нырял в своих снах в облака на закате. Несся в космосе между звезд. У меня есть имя, и я его помню. Имя, как единственное ценное, что всегда было со мной.

И в какой-то миг я ощутил сразу всё. Огромный ангар, с подвалами станции. Много машин, от кристаллов до целых. Людей вычислил под каждому шагу. Стены, перекрытия, миллионы сигналов, отсчет о готовности и в центре всего – свое новое тело. Собранное из памяти, пронизанное воспоминаниями, вобравшее в себя дух города, в котором я вырос. Как итог того, о чем я когда-то мечтал.

После чего оковы разжались, и нас отпустили падать во мглу.

Там был холод и много тревоги. Наедине с безжалостной космической тишиной.

Падение. Как в колодец. Как с крыши многоэтажки. Только глубже. Дальше. Выше. Весь мой мир вокруг вновь становится тишиной. Даже ветер не свистит в ушах. Нет ушей, есть только сенсоры. Нет привычных ощущений, но есть бесконечный поток цифр. Цифры рисуют образы. Цифры складываются в жуткую картину. Все нервы звенят стройным хором от тревоги. Но собранность блокирует истерику, как всегда взывая к простой жажде выжить.

Земля приближается неумолимо. Хаос цифр вращает горизонт. Надо перевернуться. Надо сгруппироваться! Нет времени осматриваться. Надо остановить падение! Оттолкнуться от воздуха, словно во сне.

И это сработало…

Веса не стало. Но жар обдал плечи. Жар двигателей, что удерживали новое тело от падения. Новое… Из металла и масла. С глазами, что видят шире и дальше. С когтями, что могут смять жесткий металл как фольгу. С сенсорами, которые раскрашивают космос неоновой радугой знаков. И если это перерождение – то не могло быть подарка дороже и слаще. Не могло быть чуда желанней, чем новая сила, способная даже просто когтями вспороть бетон старых домов, вместе с их хрупкими обитателями. И в этой сладкой исполнившейся мечте родилось осознание, что гравитация более не властна. Малейшая мысль обращается в действие. Желания управляют полетом. А полет в небе не сложнее паркура. Где раньше высотные многоэтажные леса уходили в облака, а погоня превращалась в пляску со смертью, теперь в небе распускались огненные цветы войны. А искусство танца между препятствиями осталось все то же.

Я ожил в этом небе войны. Проснулся ото сна про нижние ярусы миллиардного мира. И как раньше наедине с реальностью был только я со своим именем, так же сейчас все осталось прежде. Я, Скримрэйк. Которому подарили небо.