Личное оружие

Кто-то говорит, что только личность может выбрать себе оружие по сути и по духу. Другие говорят, что только оружие может избрать себе лучшего хозяина. Могут протекать эоны, проскальзывать мимо миллиарды лет, может меняться счетчик перезапуска Мультиверсума, но оружие будет ждать. Ходить по рукам, хорониться веками в недрах мира, менять владельцев и теряться из рук неугодных. Даже самый неподъемный, неудобный и неухватистый меч может быть украден тощим гоблином в ночном лагере из-под носа недремлющей стражи, если клинок жаждет сменить владельца. Потом он потеряется вновь. Ляжет на землю несдвигаемым грузом, позволит странникам найти себя на дороге, вновь попадет в новые руки. И так снова, и снова… Позволяя очередным владельцам погибать с собою в руках. Несчастные случаи накапливаются слухами, оружие получает дурную славу, проклятья липнут даже на зачарованный металл, разъедая его как коррозия. Потом когда-нибудь  вновь находится сильный духом герой, который отказывается владеть мечом, но прячет его от лишних глаз, зачастую унося с собой правду о местонахождении в могилу. Но рано или поздно даже ядра миров раскалываются в часы Перезапуска, и угодное Мультиверсуму оружие возвращается снова в жадные руки.

.

Я встретил Его впервые в пещере, когда мой спаситель, учитель и друг пригласил меня в особую оружейку. Для меня это уже не было честью, только любопытство, предвкушение, азарт. Мы много говорили об особенном оружии, я слушал его истории о добыче некоторых артефактов, и потом, наконец, он предложил показать.

Мы вошли в небольшой округлый зал, где не было лишних шкафов, а все богатство находилось на виду. Крепежи на стенах, несколько горизонтальных стоек, удобный закуток под работу с оружием и тяжелая, массивная дверь в следующее помещение.

Мой друг ничего не говорил с порога, дождался пока я войду и осмотрюсь самостоятельно. А я замер в комнате, с первых мгновений ощутив на себе множественное внимание. Со всех сторон на меня смотрели… клинки. Я чуял, как с жадным любопытством меня изучал ближайший расположенный на стойке черно-алый ятаган. Мне казалось, он как хищник мечтал попробовать на вкус моей крови, и заманчиво елейно звал огладить его острые шипы. Я слышал сонное любопытство и ворчливое удивление от секиры на стене напротив. Ее недовольство отдавалось в голове колкой щекоткой. Едва вспыхивали удивлением глубоко спящие парные кинжалы, так что я даже не сразу опознал в них разумных. И после небольшой паузы, словно специально давая мне насытиться чужим вниманием, в сознание проникли два ядовитых и заискивающих голоса. Я отшатнулся, спешно начал искать источник, пока не наткнулся взглядом на парные клинки. Нехитрые в исполнении, довольно простые по форме, только первый пылал внутренним огнем и скреб в голову зазывающей иронией, а второй отдавал морозом, молчаливым сарказмом оценивая меня, как товар на входе.

Во всей какофонии эмоций и зова я не сразу различил тяжелую глухую усталость. Она последней легла плитой на голову, с флегматичным бытовым интересом оценивая меня и соскальзывая вниманием. Я искал это внимание, осмотрел оружейный зал и мой взгляд замер на длинном ложе, на котором покоился роскошный двуручный широкий меч. Даже приглушив весь свет, он сиял словно дремлющее солнце среди остальных темных, голодных и кровожадных клинков.

— И ты… берешь их с собой на задания? – спросил я друга, подозрительно окидывая взглядом его улюлюкающий и голодный виварий.

— Да, — тут же довольно подтвердил он, по-хозяйски обходя зал. – Кого-то чаще, кого-то реже. Зависит от ситуации. Ятаган, к примеру, выгуливаю чаще, чем секиру. Он обожает драконью кровь и особенно их потроха. А вот секира больше по демонятине, но я на их ярусы сейчас хожу редко.

— А эти? – я указал пальцем на парные клинки, на что огненный тут же мысленно облизал мне палец.

— Эти беру с собой часто, — ответил друг. – Они везде горазды убивать. В отличие от золотого. С ним хожу крайне редко, и то, исключительно к светлым, которых он терпеть не может. А еще он брезгля помимо всего прочего. Не так потроха вскроешь, сразу весь мозг ворчанием проедает.

Показалось, что золотой двуручник тут же ответил новой порцией ленивого ворчливого негодования, на что друг ответил ему вслух:

— …Да тебе вечно не нравится мой стиль боя, независимо от того, что я всегда тебя мою после этого. В общем, — это было уже обращено ко мне, — как я его украл у светлого бога, так он у меня тут и поселился. На источнике ему тепло, комфортно, уютно,  и никуда он выбираться не хочет.

— И… я потом тоже смогу брать кого-нибудь из них с собой? – с надеждой спросил я, предвкушая долгое обучение впереди.

— Если договоришься,  — уточнил друг, улыбаясь. – Но кроме этих парных клинков. Они тебе мозг сожрут раньше, чем ты из оружейки выйдешь.

Я покосился на огненный клинок и очень ярко увидел образ, как он мечтательно врезается мне в мясо, одновременно лаская и вылизывая сознание, так что я даже не замечаю боли.

Нет уж, спасибо, не хочу. Хотя паскуды, красивые!

— А что за той дверью? – я показал на закрытую монолитную плиту, которая напоминала вход в огромный сейф. – Я не встречал у тебя настолько экранированных помещений.

— Там тоже оружие. Но ты к нему пока еще не готов, даже чтобы просто увидеть.

Хватило и того, что я уже узнал за сегодня! Так у меня появилась новая цель, я поставил себе новую планку в обучении, и, как всегда, эта планка мне казалась недостижимой.

.

Не всегда то, что хочется, очевидно с самого начала. Я никогда не питал интереса к двуручникам, хотя за время обучения мой учитель пытался вложить в меня разные навыки. Я наблюдал за ним на тренировках и наслаждался его работой с парными клинками. Наверное, так во мне поселились зачатки любви к данному типу оружия. Хотя мы не брезговали мечами и шестами, и друг отдельно учил меня работать с кинжалами. В свободное время я все равно любил совершенствовать свои навыки на парные клинки. Это была моя тихая мечта на первое время. Но за мечтой я не различал своего интереса.

.

Как-то раз, после очередных долгих тренировок я пришел в оружейку, пока мой друг отбыл по делам. Я не собирался приставать к клинкам и уж тем более не намеревался тянуть к ним руки. Но поговорить мне хотелось. По крайней мере, попытаться наладить с ними общий язык.

«Привет, красавчик».

«Чего приперся?»

«Хочешь, подстригу твои коготки?»

Меня с порога встретил ожидаемый гомон в голове. Шептались почти все. Ярче и громче прорезался огненный, за ним глумливо облизывался ятаган. Секира и ледяной кинжал молчали, но их тяжелый интерес давил на мозг. Молчал лишь  один золотой двуручник.

«Не желаешь поплясать с нами в зале?»

«Я дамся так, что ты меня не забудешь».

«Вкусненький, сочненький милый мальчик. Давай поиграем, пока хозяина нет?»

Вот только интерес к общению у меня пропал, когда взгляд снова зацепился за меч. Я подошел к нему ближе, не слушая хищных замашек клинков позади. В какой-то момент, мне показалось, голоса стали притихать, как в тумане. Я чуял их тянущиеся мысли, но они стекали с меня, как вода по маслу.

Я залюбовался мечом. Длинным роскошным двуручным произведением искусства. Его лезвие, словно выточенное из льдистого хрусталя, переливалось внутри волнами чистого света. Фигурная резная гарда обрамляла клинок парой перистых стилизованных крыльев. Каждое мелкое перышко, словно некогда настоящее, переливалось золотом и искрами на тончайшем узоре. Между крыльями покоился крупный гладкий кристалл. Он почти не светился, но я знал, что иногда он может менять цвет и переливаться как светом, так и багряным огнем в глубине. Длинная гарда изящно завершала композицию. Словно покрытая защитными кольцами, она могла удобно речь в руки, подстраиваясь под каждого, или могла выскальзывать от нежеланных владельцев. Последним штрихом этой богатой молчаливой роскоши был второй кристалл на конце рукояти, крупный, почти с фрукт, но такой же тусклый и дремлющий, как его око на гарде.

Я медленно протянул руку, примеряясь, дотронуться до меча, но замер. Остановил себя от желания брать это величественное создание за рукоять. Так не правильно. Я посчитал это действие грубым и не достойным его светлости. Нет… знакомиться с оружием надо иначе. Мягче. Неспешно. Сперва обязательно спрашивая дозволение на простое мелкое касание.

И я спросил. Мысленно обратился и позвал его. В ответ получил сонное любопытство и новый оценивающий взор. Меня словно отсканировали заново, вплоть до проверки мыл ли я руки после тренировки, и только потом, осторожно и неявно дали тихое согласие.

Мои пальцы ласково коснулись клинка у основания, и я аккуратно провел ими по долу. Восхитительный металл замерцал внутри, как водная гладь, идущая рябью по поверхности. Я огладил его смелее, проведя пальцами по проявляющимся рунам, словно обводя и выписывая начертанные неизвестные слова.

Клинок по-прежнему молчал, лишь терпеливо и задумчиво подставляя свое лезвие. Кристалл на гарде мелькнул витиеватыми всполохами света…

…А спустя некоторое время я осознал себя сидящим на мягком кресле тут же в оружейной комнате с двуручным, но почти невесомым мечом на коленях. Я гладил его гарду и протирал мягкой ворсистой тканью клинок. Я понял, что провожу рукой по сверкающему остротой лезвию, но ткань и моя кожа оставались невредимыми. Меня словно выбило из сна, в котором был только я и золотой меч. Я помню, как ласкал его, вежливо, с деликатным уважением, безмолвно восторгаясь и забирая чужую усталость. А он все так же молчал, греясь в руках и наслаждаясь отсутствием липкого обожания в свой адрес. Я чувствовал, что его такое обычно бесило, но я и сам не питал к нему слепого восторга. Казалось, что мне почти удалось его понять.

Но стоило очнуться, вернуться в сознание, как я вспомнил предостережения друга. Страх не сковал меня, но отрезвил от немой медитации. Я не знал, сколько время прошло, стало стыдно, что проигнорировал предостережения друга… Боясь, что он может зайти в любой момент и увидеть меня с оружием на коленях, я извинился перед клинком, поднял его и аккуратно вернул на стойку. Показалось, что он дремал, а я не стал допытываться и будить.

Сложив тряпочку на положенное место и вернув инвентарь в старое положение, я поспешил выйти из оружейного зала под ироничные смешки остальных.

.

Впредь я так и не рассказал учителю про тот случай, сочтя свое помрачнение временным наваждением. Так получилось, что я отвлекся, потом долго не посещал оружейку. У нас начался долгий период первых совместных выходов в мир, пересмотр отношений, мелкие личные проблемы, загоны. Я менялся, со скрипом познавая свой характер. Иногда я хотел прийти к мечу, но понимал, какими словами меня встретят остальные постояльцы. Желание тут же пропадало, я бесился, от осознания своей вспыльчивости мне становилось заведомо стыдно, и я вновь надолго откладывал свою жажду общения. Что-то во мне понимало, что я был не в лучшем состоянии, чтобы общаться с клинком. А здравый смысл добавлял, что я пока не готов услышать еще его честное мнение на свой счет.

И так мой первый поход с ним отложился на несколько лет, пока я окончательно не стабилизировался и не успокоился.

.

«Ты был не прав. Истинный свет никогда не рождается в гнили. Как и то, что истинный свет, никогда не примет эту гниль».

Мы общались вновь, как уже много раз раньше. Я занимал кресло в оружейке, двуручник покоился на моих коленях. Я протирал его заряженной светящейся тканью, как шлифовкой проходясь накопителем по лезвию. Обычно в таком состоянии я мог сидеть с ним часами, за это Его Светлейшество рассказывал мне старые истории. Мой учитель давно заметил наши специфические отношения с клинком, но не вмешивался. Спрашивал пару раз, иногда иронично проезжался по моей не любви к большим тесакам, но в целом одобрял. Золотой чемодан без ручки его давно запарил и друг надеялся, что хотя бы я найду к нему подход.

— Свет не рождается в гнили, но он может через нее пробиться. Согласен, что свет никогда не смешается с ней, но ничего не мешает в гнилье окунуться. Чтобы выбраться не замаравшись.

Вчера я вернулся с неудачного похода.  Почти обычный мир, почти обычные умы, но серость и тошнотворное настроение общественности помешали мне закончить работу. В кои то веки меня не хотели просто убить. Из меня мечтали сделать себеподобное, затхлое, душное, тупое дерьмо. Которое, даже если сдохнет, его пропажу не заметят.

«Это мерзко».

Конечно, он считывал с меня образы и видел все как своими глазами. Он не одобрял мое желание сунуться в тот мир. Но, как и многие другие походы, это была часть обучения. Я сам вытянул у учителя и его друга жребий. Бывало, мы так развлекались, когда находили много полезных мест, но в них нежелательно идти всей компанией. Или нам было лень идти вместе. Тогда мы устраивали жеребьевку, расходились, а потом встречались втроем на обсуждение дел.

Такие походы были частью моего обучения и шансом проявить себя.

— Смотря, в каких целях, — ласково и задумчиво заявил я, протирая меч. —  Что если цель так оправдывает средства? Что такого страшного всего лишь в необходимости отмыться, если при этом хранить разум в чистоте?

За вчерашний поход я узнал больше, чем мне выпало информации по жребию. Я боялся не справиться один, но уговор есть уговор. Я оценил угрозу, взвесил свои силы, прикинул, как предупредить друзей, но в напарники собирался звать вовсе не их.

«Мало кто способен сохранить разум. Гниль хуже тьмы проникает в умы и заполоняет сознание. Чистота света для гнили как благодатная почва для роста».

— А если эту почву прикрыть? Если надо быть готовым и требуется… опробовать говна, чтобы впредь знать, каково оно на вкус?

Я уже пришел в оружейку в полном снаряжении. Удобная одежда плотно прилегала по телу, а в свертке лежал заготовленный серый маскировочный балахон. Привычные светло-золотистые волосы перекрашены в унылый цвет бледной моли. По роже я уже выгляжу непрезентабельно, как унылый дрыщ: макияж, тоналка и нарисованные синяки под глазами творят чудеса уродства.

«Это опасно».

— Это опыт, который может быть получен только самостоятельно.

«Ты не должен так рисковать».

Естественно, он понял, что я пойду снова в любом случае.

— Я и не хочу рисковать. Потому говорю сейчас с тобой.

«Что ты хочешь?»

— Я хочу, чтобы ты помог мне. Помог спуститься почти в самое дно этой помойки, чтобы найти один единственный источник истинного света, который покоится там, как островок надежды.

О да. Я давно мечтал соблазнить эту роскошь на выход. Особенно грела мечта уговорить и вытащить этого чистоплюя в особо смачное говно. Нет, не из вредности. Я просто считал, что так правильно. Он бы легко пошел убивать темных богов, свергать императоров зла, уничтожать падших светлых, но это не то… С этой пафосной херью он дастся в руки кому угодно и сам поведет вперед. А мне не нужно, чтобы в первый же выход Я был приложением  к оружию. Я хочу, чтобы это Он помог мне совершить правосудие.

«Это противно. И это всего лишь зерно».

— Это пока всего лишь малое зерно, — говорил я тоном искусителя. —  А в будущем оно могло бы стать полноценной душой мира. Кто как не мы можем помочь и вытащить мелкое беззащитное создание.

«В твоем распоряжении весь арсенал с артефактами любой полярности. Почему ты просишь меня?»

— Потому что артефактам не нужно показывать современную реальность, а ты давно не видел миры, — с легким сочувствием я огладил его перья на гарде и заманчиво многообещающе прошелся по рукояти. —  Потому что ты хочешь выйти, но ты настолько устал, что давно окостенел в эмоциях. Потому что я хочу показать тебе ту грязь, на которую ты вспыхнешь и засияешь. Ты хочешь вспомнить, что такое ненависть и жажда правосудия, я знаю. А потом… только потом мы пойдем с тобой за теми, кто поместил это зерно туда.

«За кем?»

Показалось, он хотел бы схватить меня за руку и выпытать ответ. Но я продолжал с ним играть.

— Увидишь. Тебе понравится. Это твои любимцы.

«Скажи, о ком ты».

Какая сочная и яркая требовательность. Обожаю.

— Пойдем со мной, я покажу.

Я слышал его борьбу с собой и остатки привычной гордости. Так же я знаю, что он не простит себе, если останется в пещере, а со мной что-нибудь случится. Он знал, что я понимаю его, бесился от этого, но все же… спустя мгновения раздумий… двуручный клинок стал изменять форму. Лезвие уменьшалось, пропорционально менялась и рукоять. Я подложил под нее ладонь, и когда трансформа клинка завершилась, сомкнул пальцы на удобном полуторном мече. Тонком и изящном. Как раз мне по вкусу.

— Сэнхас говорил, ты «любишь» светлых, — тихо проворковал я, взвешивая меч.

«Ненавижу», — прошипел и поправил он в ответ.

Вставая, я поднял его, так и держа обратным хватом, а потом призвал из свертки заготовленную перевязь под меч.

— Солидарен с тобой, — улыбаясь, ответил я, выходя из оружейки.

.

Однако, времена шли, и я никогда не претендовал на владение каким-то конкретным разумным оружием из нашей особой оружейной. У меня был свой избранный удобный арсенал, в числе которого было как стрелковое оружие, так и холодное. Парные клинки запали мне в душу, и я со временем сделал себе подобие тех ядовитых говнюков на стенке. Полуторные и одноручные мечи шли у меня по категории обязательного владения, как ложки в строю столовых приборов. Большинство народов любит мечи. В средневековых мирах почти каждый считает себя обязанным таскать металлический тесак. Не знаю, что во мне пошло не так, если я никогда не капал слюной на мечи. Наверное, так сложилось обучение и общее строение тела, что мне больше подходил юркий, быстрый бой с уклонениями и скольжением, нежели прямое столкновение в лоб. В большинстве случаев с противниками я был сильный, но легкий. Принять чужой удар на клинок мне не составляло труда, но следующий пинок сбивал меня с места.

А еще ко всему прочему я просто любил экзотику.  Но даже эта любовь не перебивала моего правила не брать в руки говорливые парные клинки. У меня с ними были крайне простые отношения: они вылизывают мне мозг, а я посылаю их нахер.

Правда, я подозревал, что когда-то мне все же придется нарушить собственное правило.

.

Тяжелый информационный пакет ударил мне в голову, пока я крепко спал.

Лавиной навалилась монолитность огромной крепости. Холод от подземелий пробрал до костей. Я окунулся в эхо стонов и воя веками погребенных под плитами душ. Меня оплело паутиной, пылью, сухим острым морозом негаторов магии и затянули в глухой короб, откуда пролегла и дотянулась в тончайшую щель одна единственная слабая связь зова.

Я вскочил на кровати, с трудом отдышавшись. Нет, это не меня только что упаковали в изоляционный гроб. Не я попал в стены крепости. Мой друг предупреждал, что уйдет на неделю в земли, подконтрольные бастиону Порядка. Но зов пришел не от него, а от оружия, что он взял с собой, попросив помощи.

Зов пришел от золотого меча.

Их схватили. Поймали. А потом разделили.

Сэнхас пошел туда один, предупреждая, что вместе нас могут обнаружить. Он говорил, что мне там опасно. Я не готов к защите от таких противников. А Нима слишком…

Я бросил зов нашему другу, но он не достиг адресата. Тишина в эфире означала, что либо он чем-то занят, либо находится вне зоны доступа зова. Проблемы клана зачастую весомый повод заглушить связь, а у меня еще есть время достучаться во время сборов.

Подлетев с огромной кровати и неэстетично выпутавшись из одеяла, я ринулся через спальню напрямую в свой арсенал. Благо не далеко, наши зоны все находились рядом.

Быстрый сбор, приготовление, размышления, что взять в дорогу. Нима еще молчит, Сэнхас вне связи. Подготовка амуниции и комплекты заучены на разные случаи. Бастион… много негаторов. Мне нужны накопители, щиты, резонаторы и портключи на случай подавления воли. Артефакты света и порядка там не канают. Для местных это как пищей закидывать. Золотой меч был исключением – он ковался против зла и лучше самих светлых знает их слабые места и способы защиты.

Но у меня нет моего меча!

Более того, у меня вообще нет оружия, с которым я могу безопасно Туда выйти!

Кроме…

Идея вспыхнула и зажгла цель. Я вышел из арсенала и прямиком пошел к особой оружейной.

Как всегда, стоило мне открыть дверь, вечная пара клинков встретила меня ироничным игривым настроем. Но то, как и с каким настроением я направился к ним, заставило их заткнуться.

— Парни, у нас проблемы.

Как две змеи они затаились на настенном подвесе и ждали. Я молча скинул им полученный информационный пакет. Они поняли, что я не прошу их совета и не выбираю, что с собой брать. Я пришел именно за ними.

— Помогайте, — твердо попросил я, сдерживая кипящую злость на противников.  – Выбора нет.

Выбор, конечно, был. Дождаться Нима или постучаться в Твердыню. Это займет время. Активировать ритуал возвращения или проложить потайную тропу. Тогда я достану только друга, но не меч. На крайний случай я мог бы вскрыть сейф, но это уже перебор.

Парные клинки совещались мгновение, но я ждал их вердикта, затаив дыхание. Я бы продолжил убеждать. Уговаривать. Даже просить…

«Мы идем», — коротко ответил огненный, и я ощутил их дозволение, как неявно растаявшую пленку. Оказывается, все это время она была. Невидимая тонкая грань, отражение чужого отказа и запрет на право… ношения.

Я протянул руки к рукоятям, задержался на миг, словно пробуя на ощупь их придирчивое согласие, но они открыто и без подвоха молчали. Ждали. Уже готовые к работе.

Ладони легли на ребра рукоятей, и вместо ожидаемых эффектов я ощутил лишь слабую прохладу и легкое тепло. Клинки снялись с крепежей легко и податливо, без каприз и причуд. Только тонкая пара нитей связей обвила сознание, словно вплетаясь на рефлексы, дополняя мои привычки своими аккуратными воздействиями.

Я пробно крутанул клинки в руках, они подогнали и сбалансировали свой вес. Моя мысль встречалась с их связью, дополнялась, продолжалась в движении и калибровала мелкие диссонансы ударов. Умеют же работать, когда хотят.

Моя мелочная улыбка потонула в их похабном напоминании о наших отношениях.

Ладно, позже вернемся к нашим разборкам. А сейчас…

«…Пойдем резать бастион!»

.

Я знаю, что тогда мы работали так, словно годами учили друг друга. Мы плясали под выстрелами, тенью уходили от магии, мы вспарывали врагов, когда подло исподтишка, а когда в лицо, глядя в предсмертно напуганные глаза. Мы не щадили никого, и никого не упускали из вида. То, что не замечал я, дополняли клинки. Там, где они старались уйти от удара, я проходил тропами, ломая пространство и на доли мгновения погружаясь в портал. Мы наслаждались друг другом, танцевали в кровавом угаре, сохраняя ясность и трезвость мысли. Я вел их по зову, а они помогали расчищать дорогу. Противники пытались подмять меня воздействием, но клинки жадно впивались менталистам в глотки, охотно пуская фонтаны крови, грязно купаясь в потрохах и наслаждаясь каждой каплей, окропляющей их тела.

Я помню, что во мне не было места страху. Хотя я знаю, что тогда я работал на износ.

.

Печати порядка проморозились стылым холодом, а потом взорвались от хлесткого мазка пламени. Тяжелая дверь экранированной темницы померкла, став всего лишь массивным заслоном. Рычаг поддался легко. За ним же спали последние преграды негаторы. Экран щитов, блокирующих открытие порталов я пробил самостоятельно, мельком бросив короткий отменяющий чертеж.

Когда я открыл дверь, то увидел Сэнхаса распятым на центральной плите темницы. Все родные шмотки сняты, вместо них тканевые сомнительные рунные балахоны. Вокруг тускло поблескивал блокировочный чертеж, на шее висел простенький покрытый рунами ошейник. Хорошо придумали. Накрепко вырубили. До пространственных карманов не дотянуться, портал не открыть, силу не восстановить, ну разве что курительная пакость, дымящаяся в урне рядом, на сознание почти не подействовала.

Услышав шаги,  Сэнхас поднял тусклый взгляд и изобразил изумление. Мгновение потребовалось, чтобы осмотреть меня с ног до головы. Интересное, наверное, зрелище. Клинки и руки по локти в крови, рожа злая, но почти чистая. Взгляд… должно быть хмурый, но абсолютно трезвый.

— Нахера ты сюда полез? – было первое, что он сипло сказал мне при встрече.

Такая вот у него забота о моей безопасности.

Я бы мог психануть, но клинки держали сознание в стабильности адамантовыми тисками.

«Вот всегда он так. Спасай его после этого», — позволил впервые шепнуть нечто левое огненный.

Молча подходя к Сэнхасу, я гасил своей волей чертеж на полу. Ледяной блокировал руны и прерывал их работу. Огненный плавил и растворял химикат в воздухе. Одним крутящим взмахом я разрубил сразу обе цепи на запястьях. Раздробленные кандалы раскрошились и осыпались на пол.

— Я бы и сам выбрался, — тихо добавил друг, потирая запястья.

Ну да, конечно, открыв очередной прорыв какой-нибудь дряни.

Отойдя обратно к двери, я высунулся наружу, прислушиваясь и проверяя наличие новых стражей. Ответом мне была пустота, только в глубине бастиона еще шла суета, и каменные стены иногда мелко искрились от накопления энергии. Надо быстрее выбираться отсюда.

— Эй, а дальше?

Я обернулся к Сэнхасу, который показывал себе на закованные ступни, после чего молча снял со спины золотой светлый меч, спасенный мною из заточения раньше, и кинул рукоятью вперед.  Сэнхас извернулся, поймал клинок и негодующе посмотрел на меня. Я качнул головой и позвал его быстрее собираться. Кипящий от тяжелого гнева золотой меч даже не обиделся за подобное обращение, а парочка клинков лишь приятнее вцепились в ладони.

Так и быть, парни, развлечемся с вами еще чуть-чуть.

«Подлечи его немного», — мысленно попросил я золотого, глядя как Сэнхас не без труда корячится, освобождаясь от простых кандалов.

Сегодня мне расчищать дорогу. А тягучая ярость светлого золота продержит и поддержит моего друга до возвращения домой.

.

В тот раз все закончилось хорошо. Не могло закончиться иначе. Мы вернулись домой, чуть позже объявился наш общий друг. Мы никогда не высказывали друг другу похвалы за удачное спасение. Сам факт того, что все получилось – было наилучшей моральной наградой.

Это грустно, когда кто-то из нас ошибался и другому приходилось вытаскивать первого из беды. Нам нельзя совершать ошибки. Не в нашей области. Не в нашем деле. Не при нашей жизни и давнишних врагах.

Однако, все ошибаются. И проблемы копятся, как снежный ком, пока однажды не приходит понимание, что ты зашел слишком далеко, и позади тебя несется целая лавина. Такая лавина нагнала и нас, в конце концов. И чтобы от нее избавиться, пришлось пойти на радикальные меры.

.

Второй раз за все время парные клинки молчали и не язвили. Золотой меч привычно лежал на коленях, и я молча прощался. Не к чему лишние слова – они только разведут бестолковую тоску. Незачем давать обещания – никто не знает, как долго продлится разлука.

Я обошел уже всю пещеру, наведавшись в оранжерею, огладив любимые отзывчивые кустарники и деревья. Я был в ангаре, попрощавшись с верным глайдером и поставив свои корабли под печать. Посетил даже дикую пещеру, свистнув прикормленным зверькам и почесав напоследок их по чешуйкам. Почуяв тоску, они вились около ног и долго не пускали до входа.

Закончил свой обход я в оружейке. Золотой пернатый красавец давно опробовал моей крови и знает, как приходить по зову. Пара перекованных близнецов тоже. Мне не жалко, а им лишняя наводка. Пусть ищут по возможности. Я собираюсь жить долго.

— Лис, — Сэнхас позвал меня от двери. Ему пока рано прощаться. Он еще вернется в пещеру. Ненадолго. – Пора.

Я приложился лбом к приятному теплому кристаллу на гарде и поймал чужую глухую тоску. Ненавижу прощаться. Может быть, так случится, что мы увидимся раньше?

Потом я аккуратно положил меч на стойку, но прежде чем выйти, подошел к ворчливой паре. Мне будет скучно без них. Однозначно. Если, конечно, вспомню.

«Не забывай», — попросил тихо огненный.

Ледяной просто уныло ткнулся в сознание.

Я приложился ладонью к обеим рукояткам сразу и тоже коснулся их лбом. Пока, красавцы. До встречи.

«Мы будем ждать тебя все долгие и скучные годы», — проворковал огненный.

«Смотрите, не найдите себе замены вкусненького, сладенького…» — мысленно передал я иронию, тяжело сдавливая слезы.

«Как же мы посмеем. Ты наш единственный и неповторимый».

Умеют они зализывать мозг, когда хотят. Так, словно обсасывают разом все центры удовольствия. Милые поганцы. Идеальные в работе, но порой крайне невыносимые в быту.

Ну как я могу их забыть…

Сэнхас не торопил, но я чувствовал, что затягивать нельзя. Не оборачиваясь, я тяжело покинул оружейку и подхватил с пола заготовленный простенький рюкзак. Сегодня никакой лишней амуниции. Только обычные ботинки, тканевые штаны без магических наворотов, дешевая куртка из ширпотребного магазинчика, купленная по скидке, да рюкзак с походным барахлом. Зато пространственный карман набит разной мелочевкой, атамы привязаны на душу и дух, портключи настроены на возвращение по образу. Не автоматически. Только если я вспомню…

Кивнув мне для уверенности, Сэнхас открыл портал в незнакомое мне место и позвал за собой. Я тяжело вздохнул напоследок, тронул прощально стены пещеры и перешагнул в проход. Это Сэнхас еще вернется, чтобы приготовиться к финалу и опечатать все помещения. А я… как повезет и фигурно вильнет моя память…

.

Память вильнула не скоро. Несколько жизней прошло, прежде чем я адекватно и безопасно восстановил воспоминания. Случалось, что я помнил себя, бывало, что вспоминал пещеру. Редко я знал, что могу дозваться до портальных ключей, и тем более не просто было дотянуться до пространственного кармана.

Подобная плата памятью стала гарантом моей безопасности. Потом случился мелкий откат. Затем я попал в абсолютно лишенный магии мир. Всплески былых навыков пробуждались в экстремальные моменты, и я с удивлением узнавал себя с новых сторон.

Невзрачные жизни прошли чередой коротких вспышек, защитив и оградив меня от вероятного преследования. Эхо прошлого Таллиса почти растворилось, уступая место вроде бы все тому же мне, но чуть иному. Выращенному под давлением других условий и пришедшему на путь мага-ритуалиста иным путем.

Так появился Тэрэлл. Черная тень некогда вспыльчивого и золотистого юнца. Я прошел путь воспоминаний, выскреб и изнасиловал свою память в поисках единственно верных имен и звал, до тех пор, пока на мой ритуальный зов не ответили.

Сэнхас тогда отсутствовал. Я дозвался до его друга. Он же помог мне вернуть остатки воспоминаний и после восстановления сил, помог вернуться в пещеру. Но только что мне было делать в пустых стенах?

.

«Ты…» — золотой меч вжался в подставку, стоило мне расшифровать печать и вскрыть старую оружейку.

«Какие…. Люди!» — на восторге, а потом брезгливо встретил меня голос огненного клинка.

Улыбка не окрасила мое хмурое лицо, и я осторожно прошел глубже в зал.

— Так изменился? – мрачно спросил я, останавливаясь напротив меча.

Тянуть руку не хотелось. Мелькнула мысль – он не желает. То ли боится, то ли презрительно жмется. Кажется, он брезговал раньше на грязь. Но у меня, как полагается алхимику, всегда чистые руки. Правда, не могу сказать то же про ауру.

«Ты потемнел», — выразил он свое недовольство.

— Так получилось, — скупо отвечаю я.

Пара на стене молчит, приглядывается и принюхивается. В этой жизни я плохо владею оружием. Почти никак. Навык утерян, а я уже в плохой форме, чтобы их возвращать. Извините, парни, что начал стареть и сейчас не попрыгаю с вами.

«На тебе печать другого времени», — добавил старший золотой меч. Я все еще хотел его коснуться, но чувствовал преграду недоверчивости. Жаль. Но нужно мириться.

— Я знаю. Мое нынешнее рождение прошло спустя несколько тысяч лет после ухода. Примерно.

«Как?»

Я помню эти требовательные интонации. Они меня раньше радовали.

— Нима перенес сюда. Я работаю с ним.

«Над чем?!»

Не объясняя долго словами, я скинул ему мысленно образ. Подумал громко, как умел, кажется, нынче я косо скидываю информационные пакеты. Близнецы тоже услышали мысли. Пусть знают…

Золотой клинок видел мои образы и с каждым кадром его кристалл наливался багряным огнем. Он приходил в бешенство. Стылое, неотвратимое тяжелое состояние. Казалось, подставка затрещала под лезвием, каменный постамент пошел мелкой рябью, а в воздухе замерцали жгучие искры чистого света.

— Вам лучше быть здесь, и не всплывать, пока идет та война. Ни сейчас, ни в другое время, если услышите эхо с тех миров. Вас могут переподчинить и использовать. Они смогут…

«Нам не доходят сюда слухи о Мультиверсуме», — сказал золотой.

— Лучше бы и не доходили, — ответил я устало, и пошел за ближайшим табуретом. Надоело висеть, стоя просто так над клинком.

«Сними меня, — вдруг попросился старший,  – и сядь в кресло».

Только сейчас я увидел названный предмет мебели и вспомнил, что он тут всегда был. Просьба прозвучала странно. Как обычно требовательно. И хотя я чувствовал, что меч еще сторонится моих пропитанных кровью рук, он жаждет внимания. А еще просто хочет убедиться, что я по-прежнему знакомый ему светлый пацан.

Я вернулся к стойке, аккуратно коснувшись рукояти. Меч сжался, как будто боялся ощутить жгучий мороз по оголенной коже, но… касание повеяло знакомым, и он поддался, вложившись в ладонь.

Вместе с ним я устроился в кресле. Руки привычно по старой памяти легли на клинок. Я задумчиво гладил поверхность меча, а он вслушивался в то, что проносилось кадрами в моей голове. Идиллия. А ведь я, правда, могу греться в его свете часами. И мне становится так спокойно и хорошо…

«Почему на тебе столько горя?» — спросил он спустя… долгое время.

— Твердыня пуста. Ее скорбь отпечатывается на нас, —  тихо ответил я, заметив, как в опаске притихли близнецы. Они хорошо знают о ком речь и понимают, чего стоит перебить всех жителей огромной Твердыни на Согарэв.

«И ты находишься там…»

— Живу, — поправил я. – Помогаю. И учусь у лучшего известного алхимика.

«И как тебе котелки и травки? — с пробной иронией спрашивает огненный. – Много уже спалил ингредиентов?»

Почему-то от глупости пробирает на смех. Тихий, противный с моим нынешним голосом, оттого еще более глупый.

— Вообще много, — сознаюсь я честно. – Зарт не говорит, что я тупой только из природной вежливости.

Почувствовал, как мысленно улыбаются все. А что еще делать, как не вспоминать былое и не иронизировать над собой.

— Но я прогрессирую. По крайней мере, от своей бормотухи точно не сдохну.

«А что с небом над Равниной Теней?» — золотой случайно уцепился за образ и как гвоздем приколотил мне его в сознании.

— А… это, — близнецы, словно змеи мысленно скрутились в тугие кольца и с ужасом уставились на вытащенный образ, как живность на кипящий котел.

Хотя… какая верная аналогия.

Я знаю небо этого мира иным, некогда светлым, переходящим в голубую лазурь. Искривленный, поднимающийся вверх горизонт всегда терялся в облаках, плавно переходя в небесную дымку тонкой прослойки атмосферы. Я помню, что в ясную погоду можно разглядеть земли на тысячи километров вперед. А в зените, вращаясь по малым радиусам, кружились в вечном цикле два солнца — золотое и бледно голубое. И только когда оба они заходили за третье, поглощающее свет центральное небесное тело, на поверхности Согарэв наступала ночь.

Сейчас же по миру настали вечные сумерки.

Все клинки сжались, услышав из моей памяти знакомый и навечно запоминающийся звук массивных каменных колец, как жернова трущихся друг о друга, раскатисто пронося низкий гул до каждого уголка реальности.

— Это нормально,  — ответил я флегматично и мелочно втихаря улыбнулся яркой вспышке их эмоций.

«Нормально?»

«Нормально?!»

«Мы хотим знать. Мы все хотим знать», — сказал золотой, набирая веса на моих коленях, словно боялся, что я уйду из-под него.

— Да расскажу я вам все… Куда я денусь, — тяжело вздохнул я, откидываясь на спинку кресла. – В конце концов, кто как не вы меня поймете.

.

Я говорил с ними часами, вспоминая о времени только проголодавшись. Бывали дни, когда я заходил регулярно. А мои друзья в Твердыне знали, что мне нужен отдых. Правда потом я поймал себя на том, что пещера приносит мне только тоску по прошлому. Работа от этого стопорится, я отвлекаюсь, нуждаюсь в новом отдыхе, и снова ухожу в прошлый дом, начиная неявное нытье по кругу.

Я сказал это клинкам. Те поняли и перестали ждать. Мне потребовалось усилие, чтобы отвыкнуть, вернуться на старый ритм, а потом с новыми силами уйти в обучение. В ту жизнь я не торопился быстрее оборвать концы – мне было некогда, я был всегда занят. Хотел прожить больше, поправить организм, сменить вид, пройти, в конце концов, мутацию и стать, например, тем же представителем пернатого клана, но… Нима дал отказ.

Он знал, что мне уготовлено больше, сказал, мы встречались раньше в его прошлом. Я не спорил. Пожалел только, что снова придется осознанно расстаться и отложил дурные мысли. Печаль ломала работу.

К концу срока, казалось,  я лучше знал Зарта, чем своего старого друга. Наши встречи стали редки, а война с ним во главе, по рассказам взлетала до своего апогея. Мой срок подходил к концу. Когда именно уходить – я должен был решить сам, но оружие помнит – я не люблю прощаться. А с Зартом прощаться мне было попросту стыдно. В душе я оставался все тот же сентиментальный пацан.

Потому я коротко договорился с другом, убедился, что в моей помощи более не нуждаются, оставил все вещи и ушел прощаться с клинками. На сей раз мой путь будет длиннее. Они поняли это, но золотой был спокоен. Только его спокойствие дало мне уверенность и надежду на свой верный выбор. Он обещал, что мы… встречались.

Я опечатывал пещеру по образцу и оставленным Сэнхасом подсказкам.  Потом, постарался по деловому попрощаться со своим наставником по алхимии, и в тот же день друг рассказал, как мне достичь желанной Долины. Он сказал, что этот путь мне пригодится, и изменения пойдут мне на пользу.

Я просто поверил. И оставив все вещи, вскоре ушел односторонним порталом.

Чтобы очистившись, выйти иным, но сохранить старые корни.

.

* * *

.

Противный шумный гвалт на площади забивал нежные уши и разрывал голову. Не люди, а звери…  Базарная скотина, а не рыцари в золотой броне. Я зажимал в трубочки острые уши, съеживался, словно надеялся скрыться. Но куда мне, стоя на плацу, в центре площади, посреди крепости?! За приготовленное кострище разве что.

— Убить!

— Убить мерзкую тварь!

— Смерть порождению тьмы!!

— Во славу Ордена!

Жалкие, ссыкливые тупые ублюдки. Хорошо, что тухляком в рожу не швыряют. В орденской харчевальне поди еще тухляк сыщи. Сытые светанутые твари.

Тяжелый металлический ботинок пнул меня под колено. Я инстинктивно одернулся и зашипел конвоиру в харю. Дебил. За что тут же получил металлической перчаткой в рожу. Хрустнула челюсть, боль пробила искрами до самого кончика хвоста, но кость вроде осталась цела. Я хотя бы крепкий…

— Сжечь уродское отродье!

— ДА! СЖЕЧЬ!

Толпа подхватила лозунг и скандировала, криво выстраиваясь в один такт.  Меня толкали за загривок, в любой момент грозились случайно наступить на оголенные лапы, так что приходилось вовремя отскакивать от массивных ботинок. Как бы смело я не пытался выглядеть, хвост приклеивался к ноге и выдавал весь страх.

Гадство. Даже сдохнуть чинно не выйдет.

А уж кострище то приготовили аки-наки… как на стадо демонов! И не скажешь, что последнего в мире сианка хотят спалить.

Последний пинок, и я оказываюсь около хвороста. Ну че, паладинчик, давай свою пафосную речь о победе света над исчадием природы. Ты ж готовил. Я ж уверен. Вон какая морда довольная. Словно сам жопу по кустам носил и меня из болота вылавливал. Сука…

— ТИШИНУ!  — громогласно озвучил старший рыцарь, вытянув вперед руку, закованную в узорную золотую броню. – Итак… мы собрались здесь, чтобы зафиксировать знаменательное событие…

Да-да, конечно. Много знаменательного в том, чтобы объявить себя светлыми, назначить совершенством, взять контроль над магией, а потом начать резню на полмира, чтобы убрать всех неугодных Ордену. Мой народ чтоль единственный пал от их мечей? Нет. Были другие. Просто сейчас настала наша очередь. Ладно. Моя очередь. Башка всю последнюю неделю раскалывалась от звона, который начался с тех пор, как я остался последним из рода. Светанутые воспользовались шансом и поймали меня, пока я не уследил. Везет пока нечисти и демонятине – их много, они прячутся хорошо.

— …отныне мы очистим наш вид, и эти мерзкие твари больше не вольют свою кровь в наши рода…

Сказал бы проще, что вы не будете более совокупляться с нами и вынуждать плодить полукровок. Словоблуд, хренов.

— …И светлые мужи отныне станут спать спокойно. Потому как последняя тварь будет сожжена у вас на глазах.

Да манал я вас трахать, уроды! У вас бабы есть! И суккубы! А я не то, что свой хер, но и яйцеклад тем более не подставлю! Я че, дебил что ли?!

Толпа тупых бронированных отморозков радостно скандировала победу. Я недоуменно косил перекошенную синяком на полхлебала морду и с изумлением осознавал, что они… реально во все верят. Нет, я знал, что они фанатично следуют за лидером. Но чтоб настолько…

На глаза, как назло, попался хмурый бывалый вояка. Командир отряда, который поймал меня в капкан в тех кустах. Че, мужик, доволен? Чет по роже не вижу. Где восторг? Где экспрессия? Раздутое самомнение? Вон, кажется, ленточку за заслуги на наплечник повязали. Кажется, у вас это круто.

Поймав мой взгляд, мужик лишь еще больше нахмурился и надулся, как вспученная птица. На лидера своего он не смотрел и не вслушивался. Иногда только брезгливо дергал губой на особо идейные фразочки.

Ну а тот лил речь на площади, как песню. У них это что, заразно и передается как вирус с осветлением мозга? Толпа вновь скандировала и требовала сожжения. Слышь, ты, главный, с пернатым шлемом. Не затягивай там, а то толпа обссыкается от перевозбуждения.

— Свет дарует тебе последнее слово, монстр, — провозгласил старший, указуя на меня своим перстом.

— В жопу свой Свет засунь, — злобно шикнул я, стегнув недовольно коротким хвостом.

Указующий перст описал в воздухе округлый жест, и двое конвоиров почти вздернули меня в воздух и потащили к кострищу. Когти на лапах только чиркнули по камню, после чего меня водрузили на низкую площадку и начали связывать поперек брюха.

Вот только когда дело запахло хворостом под жопой, помирать мне как-то резко расхотелось. Инстинктивно попытался вцепиться когтями в людей, но только слабо царапнул прочную броню. Узорные перышки на наплечниках даже не погнулись. А я не вовремя вспомнил, что их статусная иерархия внутри зависит от количества перьев.

Перья… почти все светлые и особенно паладины обожают перья. Это у них как маничка. Как любовь и символ непонятно какой чистоты. Если перья, значит добрый. Если золотой, значит озарен светом. Свет у них в мозгах. Свет на словах. Все кругом подчинено образу Света, который каждый горазд придумывать по широте своей фантазии.

А еще они обожают символизм. Количество перышек, число золотых пластинок, буковки, руны, символы… иногда, они будто готовы продаться за символ. За какой-нибудь тупой примитивный знак. Особенно знамение. О… как светлые любят и оргазмируют на знамения!

И пока меня связывали и грубо упихивали мою мелкую тушку поглубже в сухой хворост, мне становилось просто и без затей обидно. Обидно, что так тупо вляпался в орден, обидно, что не сдох раньше в числе первых, пока мой народ просто резали по лесам. Обидно, что пытался бороться, защищал своих, помогал как-то, лечил. Мне стало обидно даже за Свет, что очередной раз такую чистую и порядочную стихию опозорили чужим тщеславием. Ведь это мы настоящие здесь существа света. Мы, дети природы, дети жизни… это мы вольны владеть стихией и всегда Мы хранили свет в темных закоулках лесов… мы ведь не твари. Не монстры. Мы… мы просто другие!

Жгучая обида выступила на моем лице горячей слезой. Они еще не пустили огонь, а мне казалось, что я уже горел под их ор и жажду паленого мяса.

Если бы я мог… я показал бы им Свет. Настоящий. Истинный. Справедливый. Я бы доказал, что они ничтожество. Я бы поднял настоящий народ Света. Донес бы верную идею.

Если бы я мог…

«Я могу».

Чуждая мысль эхом ответила моим голосом в голове, а я ощутил сочный прилив сил. Казалось, словно все замерло на мгновения, секунда потекла как вязкое желе по линейке времени,  и я увидел, как вокруг разгораются звезды. Одна за другой золотые вспышки прорезали пространство, а мое тело легчало, насыщалось энергией и словно возносилось ввысь… Искры прибавлялись, острые золотые лучи разрезали воздух… я сам стал на миг сосредоточением этих искр, а потом…

Тяжелым грузом на сознание ложится защитный покров. Яркая вспышка света ослепляет толпу, а я не глядя возношу руку к небу и сжимаю ладонь на ребристой рукояти. Всплеск силы, и клинок проявляется в мире. Роскошный, золоченый, с перистой гардой и алым кристаллом в ядре рукояти. Толпа отшатывается прочь, первые ряды сметает волной силы. Тугие веревки как живой шелк расплетаются от тела, пока я чинно и не спеша опускаю несоразмерный мне меч, и веду острием по уродливой толпе суматошных животных.

Шаг. Остатки веревок спадают прочь и сгорают от упавших на них искр света. Еще один шаг и позади меня пеплом рассыпается уготовленное кострище. Толпа замирает, вкушая проявления Знамения. Сейчас они безмозглы. Растерянны. Не знают что делать. Какой заманчивый момент. Но это низко. И подло.

— Как ты….

Голос. Кажется, лидер подал этот голос.

Я поворачиваю медленно острие меча в его сторону и гордо, глядя в глаза, жду его слова. Скажи же. Воин Света… Твое теперь тебе дано право говорить.

— Ты!.. как ты посмел!..

С огромного меча, словно из корабельного орудия выстреливает луч чистого света, пока я стою все так же недвижимо, сохраняя статную осанку и беспристрастное лицо. Это не враг, нет, это всего лишь падший. Отступник. Который должен быть наказан.

Его тело в броне вспыхивает. Но свет не дает прорваться лишним звукам. Ненавижу визгливый ор. Негоже портить действо и орать как резанной скотине.

Луч света прерывается, но внутри доспехов еще бьется в агонии и растворяется сгусток полыхающего света. Только иссушив его всего, лучи погасают, и пустые доспехи грудой металла звонко осыпаются на плац. Зрители на площади затаившись молчат, не смея противиться и выразить несогласие.

— Он был не прав, — говорю я твердым, не родным голосом, вновь поднимая клинок, чтобы задумчиво провести им вдоль толпы.

Трусливые люди отшатываются, скребутся доспехами друг о друга и вжимаются в стены. Какой позор… я отказываюсь убивать их Так.

Я медленно опустил клинок, и мое сознание стало не спеша проясняться. Дрогнула и дала слабину осанка. Изменился и вернулся напуганный взгляд. Кажется… я начал терять контроль над ситуацией, потому как первые ряды заметили сход внезапного наваждения. Я опустил меч, коснувшись острием плит, и в начинающейся панике попытался найти себе хоть какое-то спасение.

И оно пришло. С неожиданной стороны. Командир отряда, хмурый мужик, который недовольно косился на почившего лидера, воспользовался неразберихой и стремительно шагнул ко мне. И пока я туго соображал и не знал, как выкрутиться, он крепко схватил меня за плечо, а в следующий миг активировал портальный артефакт, унося нас подальше от площади.

.

В тот раз меня спасли. По сути, украли от остальных и в безопасном месте устроили настоящий допрос. Я не отпускал меч ни на минуту. Казалось, что ужас казни вернется, если я разожму руки…

Но в тот раз опасность мне более не грозила. Меня вызвались защищать те, чьи умы не погрязли в алчности и лживости людских убеждений. Командир отряда стал моим верным спутником и главным защитником. Он что-то  понял, когда мне на зов явился клинок правосудия и Света. Но что именно, не уточнял никогда.

В ту жизнь я создал свой Орден Света. Возглавил новую ветвь, которая прошлась освободительным катком по территории и отхватила столько, сколько смогла у жадной империи. Мы не создавали новой противодействующей идеологии, но извращали старую так, что вскоре народ сам стал переходить на нашу сторону.

Всю мою жизнь со мной пробыл верный меч. Чуть позже он изменился, подстроился под мелкую руку, а когда того требовал момент – возвращался к облику двуручного тесака. Он никому не давался. Идиоты, рисковавшие украсть у меня артефакт, осыпались горстью пепла на месте.

Я не знал, что за оружие откликнулось на мой зов, но любил и берег его всю оставшуюся жизнь. Иногда я гадал, с каких же времен местной цивилизации ко мне явился спасительный меч. Кто из нынешнего народа был в состоянии его выковать? Порой я думал, что призвал какую-то очень древнюю местную реликвию из сокровищниц Ордена. Но мои догадки всегда разбивались о древность наложенных печатей и язык старых рун, выгравированных на клинке.

Иногда, я часами гладил его перья на гарде, надеясь, что когда-то в прошлых жизнях это был мой клинок. В такие моменты он всегда молчал, притворяясь простым оружием. Но я-то знал, что зачастую это он давал советы и поддерживал меня в моменты слабости, помогая из мелкого заморыша стать лидером Ордена.

Тогда я проделал огромную работу. Я вывел Орден на самостоятельный круг и закрепил идею. Мы распечатали древние  пирамиды, и я рассказал им, как спастись в случае опасности. Наши идеи пошли дальше в мир, и где-то наверняка создали новые ветви основного ордена. А я продолжил свой род, не дал угаснуть природному виду и точно знаю, что после моей гибели крылатый меч Света  навсегда покинул тот мир.

Но были времена, когда белый льдистый клинок с золотыми перьями вновь осенял реальность, и мое сознание крепло, когда руки ласкали знакомый узор.

.

Я стояла на вершине холма, по колено утопая в сочной зеленой траве, а в низине у развилки реки простирался белокаменный знакомый город.

Рука над чертежом не дрожала. Одна за другой  вырисовывались острием прямого меча ровные направляющие печати, вдоль которых росчерками по земле процарапывались символы. Все в строгой последовательности,  без раздумий, так, словно когда-то эти символы вбивались в подкорку, и руки сами помнили нехитрый узор.

Я чертила призыв и обращение по наитию. Просьбу, подкрепленную зовом к материнской Первостихии. Трава нисколько не мешала рисовать по земле борозды, а поднимающийся, словно в насмешку ветер, не затирал едва намеченные символы.

Сколько не перебирала архивов – все они умалчивали о правилах наложения печати переподчинения. Но я знала, что таковые есть. Чувствовала, как некогда ломали мою суть основы Порядка, и как тесными оковами сжимали личность границы Закона. Я всегда знала, что отличаюсь от местных. С тех самых пор, как мне в обязанности вручили столицу и мою коронацию отметили необычным для Леди даром. В благосклонность от лучшего городского кузнеца я получила боевое оружие.

Меч. Длинный прямой клинок, изящной формы и воздушной легкости. Великолепные перья на гарде сливались в единый узор, словно настоящие, я рукоять легла в ладонь, как родная. Восхитившись чудом кузнеческого дела, я желала щедро отблагодарить мастера, но тот отказался, пряча глаза.

«Не стоит благодарности, Моя Леди. Мастеру не должно принимать плату за то, что не отняло труда».

Внешнее кольцо печати прочертило почву на всю длину руки и опущенного клинка. Мимолетная гордость мазнула сознание от идеально получившейся окружности, но отвлекаться нельзя. Задиристый ветер становился настойчивее и беспощадно растрепал собранные наспех в косу волосы. Нет, он не хотел мне мешать. Он наблюдал. Ждал, рискну ли я ступить в центр печати и закрыть последний контр фокуса.

Архивы не давали мне точных ответов. А своих помощников и дворцовых ставленников я опасалась. Их связи с высшими Иерархами были слишком крепки, чтобы я могла позволить себе обсуждать запретные знания с оставленными надо мной надзирателями. Ночами я листала древние фолианты, а потом, как дитя, засыпала в расстроенных чувствах с любимой «игрушкой» под боком. Меч был единственным, кто видел мои слезы. И он же зачастую был тем, кто сдерживал мои срывы, пока я сидела на троне и принимала просителей, привычно лаская алый кристалл в изголовье рукояти.

Сейчас сомнений уже не было. Они давно остались позади, в городе, который некогда по идее принадлежал мне. В той самой столице, насквозь продажной и лишенной былых ценностей. Где народ хотел видеть во мне лишь символ, подставку под солнечную корону, образ, лишенный души и собственного мнения. Они верили во власть свыше и ожидали, что я приведу их к величию, прописанному в Высшем Законе. Но где кончается Закон и начинается истинный путь к успеху? Не тогда ли, когда сковывающие пункты должны быть сломлены, а нормы подвинуты на новые грани успеха? И разве народ не обрезает себе пути к величию, когда отсекает инициативу, запрещает инновации и творчество, и подрезает всё, выходящее за прописанные границы?

Да, я не справилась. Да, я оказалась не в состоянии в одиночку повернуть систему всего лишь в одном мире. Но я не считаю себя сдавшейся. Я выбрала последний ход, альтернативу, в которой я смогу сохранить хотя бы себя и не иссякнуть под давлением Порядка.

Я выбрала отказ от системы. Обращение в иную Первооснову и прыжок веры туда, где я смогу прижиться. Пускай я потеряю власть, но сохраню себя и тот осколок погибающего в агонии мира, что просил меня о восстановлении.

…А ведь местные потом назовут меня предательницей и отступницей.

Правильные глифы всплывали в голове сами собой. Чертеж приобретал завершенность, и рука с мечом уверенно вела линии в забытом некогда порядке. Нет, я не вспомнила, что и как было ранее. Но я знаю, что все это сработает.

Последний контур прочерчен с холодной злобой. На народ, на систему, на сам Закон, который позволил себя Так опорочить. Где то время, когда эмиссары следили за безопасностью, стабильностью и прекращали все войны? Где те редкие Иерархи, кто не жаждал власти и не служил ради войны за придуманные идеалы?

На мой отказ от Порядка ответили болью по всему телу. Уничтожающей ломкой, под которой я упала на колени, из последних сил взывая к Матери и другой стороне. Хоть кто-нибудь…

Зеленоватое золото символов вспыхнуло по лучам печати, втекая в борозды и смешиваясь с фиолетовой дымкой. Достигший почти ураганных порывов ветер словно посмеялся в спину, и от последнего сильного дуновения ярко разгорелся остальной чертеж. Словно прорези к фиолетовому огню сияли руны по ободу, а темная дымка стекалась тонкими струями к ногам.

Где-то глубоко в душе трещали и лопались связи с прошлой Первоосновой, но я будто со стороны видела, как их мгновенно заменяла змеившийся по мне туман.

Последнее, что я хотела, с силой удерживая сознание – это оказаться подальше от этого места. Уйти, пропасть, очутиться в месте, где безопасно.

И словно в заключительную услугу, а может быть как первое осознанное проявления Воли и Желания, моя мысль стала исполняться. Поплыло окружающее пространство, рябью замерцал воздух, а под ладонью, спустя миг, была уже другая трава. Только оставшийся фон чертежа еще маячил на грани ощущений, и знакомые запахи сменялись чуждыми и очень насыщенными буйными ароматами дикой природы.

Оставшихся сил мне хватило, чтобы поднять голову и увидеть новое небо. Бескрайнее и насыщенное всеми оттенками голубого, где в зените ослепительно сияли два солнца.  Одно золотое, другое светло лазурное.

На большее я была не способна. Встать? Нет. Не в таком состоянии, когда тело после изменений бьет мелкая дрожь, а руки почти онемели от прокачанной энергии. Сил достаточно только на то, чтобы сжимать рукоять меча. Возможно, еще на то, чтобы сесть, хотя организм хотел иного.

Но сильная воля в голове настаивала подняться. Я с болью в теле помогла себе сесть, роняя на землю лучистый золотой венец. Солнечный медальон выпал из ворота платья, но у меня не было лишних сил заправить его обратно.

Но вдруг ощущение чужого присутствие и последовавший тихий шелест мигом взбодрил меня. Не скрываемый, намеренно слышный с одной стороны, хотя опасность, казалось, дышала даже в затылок.

Страх. Конечно, он был. А так же отчаяние, что, возможно, сейчас неудачно оборвется моя попытка начать новую жизнь. Люди не перемещаются подобным образом, такое тяжелое и гнетущее давление страха не свойственно обычным разумным. Так могут двигаться только крупные хищники.

Массивная черная голова с тремя парами глаз смотрела на меня через траву. Огромный хищник замер, словно давая мне последние секунды на осознание неминуемой гибели. Страх глушил все мысли, разум понимал, что я не в состоянии отбиться,  а мой меч… нет, я не осилю даже оторвать его от земли. Простая жгучая обида перебивала страх и восклицала внутри: «Почему Так?!»

Почему? Почему я всплыла здесь? Почему в этом мире? Почему судьба навела хищников сейчас? Что за злая ирония вывела меня из оков прошлого и так глупо закинула в лапы смерти? Неужели – это всё? Так просто. Быстро. Не дав мне шанс изменить свою жизнь, не обрывая ее? Не дав шанса познать и раскрыть себя? Понять себя?

Понять кто я?

Почему?!

Огромный зверь прыгнул, разинув мощную пасть.

«Мама!»

Инстинкты стегнули образом бескрайней Долины, так похожей на эту, но озаренной светом колоссального Истока. Я вспомнила, как тонкие женские руки укрывали мои плечи и дарили покой. Насыщали силой. Жизнью. Очищали от некогда налипшей тоски в человеческом дряхлом состарившемся мужском теле…

Всплеск золота кольцом брызнул вокруг, и острые клыки клацнули перед самым лицом. Присевший на лапы, утробно рычащий хищник замер, пока по траве опадали зеленые искры. Словно пыльца, медленно оседающая к земле, откуда тут же пробивались сочные молодые ростки.

Долина. Родная, знакомая, домашняя… Но не та, только похожая, другая. И небо похожее. Вернее очень знакомое!

Я была здесь. Я знаю!  И небо это знаю и солнца! Они кружат по пока еще лазурному небосклону. А когда обе звезды заходят за черное ядро здесь, на Равнине поднимаются Тени… Где-то там, в дали, возможно за пышным кустом, должен темнеть силуэт плоской Твердыни…

Но я не слышу знакомых голосов.

Хищник смотрел всеми шестью глазами в упор. Теплое дыхание щекотало мои щеки. Но больше я не ощущала ничего. Ни запаха, ни его тепла, ни звука трущихся друг о друга пластин на гладких боках при дыхании. Идеальный охотник. Идеальный убийца. Совершенство в своем роде.

Я даже заворожено начала изучать его, не заметив, как затаился мой страх. Зверь не убил, и я знала, что более я для него не добыча. Не враг. Они никогда не нападают на таких, как я. Звери… куда умнее большинства разумных.

«Тебе не место сейчас в этом мире», — коснулся моего сознания чей-то голос.

Нет, того кто говорил сейчас не было рядом. Озираться бесполезно. Но вот зверь его слушает. А может быть, именно он передает эти мысли. Сейчас проводник чужой воли  и исполнитель намерений.

«Почему?»

«Рано».

«Ты не дашь мне выжить?»

«Тебе не дадут выжить».

«Опасность?»

Зверь молча склонил голову и прикрыл глаза.

Есть или у меня выбор? Нет. Могу ли я довериться этому голосу?

Рука привычно подтянула клинок к груди и прижала как родное существо. Страшно снова умирать. Но ведь я выбралась! Я сделала уже то, что должно.

«Доверься», — шепнул нежный голос из посветлевшего золотого кристалла. Языки белого огонька облизнули запястье, а я лишь закрыла глаза и крепче прижала его к груди. Словно последний раз…

Стремительный звук рванувшегося хищника так и не достиг моего слуха.

.

Время шло, а моя память все так же зияла пробоями. Зачастую всплывали только навыки, да редкие образы странных мест, которые я рисовала, черпая вдохновение во снах.

Бывало, я напевала мотивы старых песен, которые когда-то я пел себе тихо под нос, шлифуя камни и гравируя клинки. Я делала себе мастерские и лаборатории, иногда по странной привычке зная, где мне удобней сложить инвентарь.  Мне снились сны, где я часто видел свои руки и помимо кистей и красок они всегда умели держать оружие. Я помнила много миров, и еще больше знал опасных ловушек. Я привыкала делать регулярные зарисовки и усердно собирала знания, скрупулезно выделяя привычки, которым неоткуда было взяться за последнюю жизнь.

Я жила тогда долго и спокойно, под защитой супругов, не зная опасности и войн, развивая дары и собирая стеллажи зарисовок. Меня стимулировали вспоминать. Но забота и мирская жизнь тихих создателей миров не запускала важные триггеры памяти.

Пока в наш домен не пришла знакомая мне беда.

.

Это грустно, когда свои творения оборачиваются против создателя. Это больно осознавать, что где-то ты допустил ошибку. Тяжело признаться в своих огрехах. Намного проще свалить все на население, решив, что это они выродились в возгордившихся лицемеров. Но за любым вырождением нации всегда стоит упущенное внимание создателя.

Так было у нас. Однажды всего ненадолго потерявших внимательность и пропустивших идейного противника в недра домена. Эмиссары указали на наше ядро, Иерархи пожелали заполучить сердце Истока, а остальные Лорды Порядка надеялись заполучить живьем нашего бесценного Творца.

Простая жадность, как игра на выживание. Кто окажется внимательнее и сильнее – тот получит свой приз. Но только мы можем выиграть себе лишь свободу, а их сторона может всецело завоевать нас.

Но все это высшие сферы, политика, борьба за энергию и ресурсы. А мы упустили момент и теперь вынуждены расправляться с поточными проблемами и ликвидировать очаги  идейного заражения, вспыхнувшего у нас почти что под боком.

Против нас обернулся свой собственный народ.

Беда в том, что идея, как зараза. Иногда она способна распространяться быстрее вируса. Одна лишь мысль, зерно недоверия, удачно вложенное в сомневающиеся умы порождает противника, а вскоре и вовсе врага. Пока еще мы столкнулись с противостоянием всего лишь на одном острове, и нам было важно не допустить распространения идеи дальше. На весь домен. На всё Колесо.

Всего лишь остров…

Смешно.

Я стояла перед белокаменным узорным мостом, отделяющим огромный остров от основного континента. Впереди несколько километров пути широкого тракта через пролив. Позади —  города, пока еще сомневающиеся и ждущие вердикта своих создателей.

На мне черная облегающая тело металлическая зачарованная броня. Люблю черное. Люблю мелкие растительные узоры.

Рядом со мной один из супругов. Его белая схожая броня мерцает жемчужным отливом в свете ясного Хэйвийского солнца. Забавно… сейчас свет этой звезды казался мне напуганно-морозным.  Каким-то чересчур белым, словно светило подбирало тепло и не хотело согревать приговоренные к ликвидации земли.

В моей руке приятной тяжестью лежит длинный меч. Я создавала его сама, ведомая любимым образом, и украшала так, как считала приятным своему глазу. Мелкие перышки вились по скромной гарде, а в рукояти сиял темный кристалл.

Мы могли бы просто стереть остров с лица планеты одним легким порывом Воли. Но так нам казалось не верно. Так мы бы только подтвердили чужую идею о божественности и самоуправстве правителей, но не донесли бы наказание до умов нации.

Приговор должен свершаться поучительно.

Остатки грусти и душевной боли жги мою душу. Я помню, как еще столетия назад я курировала местные центры науки. Я собирала мастеров, отбирала целителей и мечтала создать из острова оплот культуры и науки, где технологии слились бы в унисон с магией, породив начало сильной цивилизации.

Увы. Идея обратилась гнилью. Лучшие умы погрязли в гордыне и жажде эфемерной «свободы». А мы для них стали злом, которое губит таланты и мешает лидерам подняться к величию.

Как мерзко… и как… лживо.

Рука сжимает рукоять меча, а я закрываю глаза и давлю порывы жгучей обиды. Постыдное чувство. Но мне больно видеть, как наши прекрасные идеи обратили во зло.

Я лично видела эксперименты тех ученых, которые создавали существ, на основе перекованных душ. Мне слышались стоны насилуемых жертв, агонии душ, вырабатываемых на накопители. Я знала, как визжат пленные духи, и я не могу оправдать ни один эксперимент подобными жертвами.

Существует грань, за которой наука и искусство оборачиваются во зло. Она не явная и всегда шаткая. Можно переступить грань, но только если цель во много раз окупит вложенные средства. Можно убить на ритуале тело, обратить душу в энергию и размотать ее слои на источник. Но нельзя базировать технологии на реакторе, который ломает и пожирает потоком скормленные души. Это – уже зло. Беспричинная трата ценнейшего материала. Порча наивысшего творения Мультиверсума.

Я знаю эту грань. Понимаю, когда должно остановиться. А вот они готовы были ударить дальше.

Арияр сбоку ждал моей готовности, давно оголив клинки. А я? Только зря разливаюсь сожалением по тем, кто не достоин моих слез.

Холод меча в руке мягким теплом окутал запястье. Приятная ласка силы прокралась по плечу, согревая в груди скованную душу.

Да… незачем проливать слезы по тем, кто их не достоин. Поздно разубеждать, горевать о потерях и сокрушаться над своими ошибками. Работу надо исправлять. И начинать с вырезания заразы.

А раз это наша ошибка, то нам надо лично заниматься этой резней.

Альвин оставлен в тактическом центре. Незачем ему участвовать в казни. Арияр пошел со мной для поддержки. На всякий случай, дабы подстраховать от угрозы. А я… все еще думаю украдкой, как бы не опозориться и не замараться душевно перед невидимым взором того, чье внимание я берегу и до сих пор ощущаю.

Кажется, эти глаза впечатались мне в самую душу. Спокойные, синие, бездонные глаза древнего и могущественного хаосита. Я чувствовала его изучающее внимание по сей день. Оно мягко лежало на спине, иногда, словно направляя мой взор на проблему, а иногда, как сейчас, терпеливо ожидая мой ход. Невольно я боялась его разочаровать. Еще больше боялась, что он потеряет к нам интерес. Отчасти, я держусь сейчас ради этого внимания, рассчитывая на новую встречу, в надежде вновь понять тот мрак, что таит его уникальный и некогда надломленный Дар. Я надеюсь когда-нибудь познать его суть и помочь раскрыть этот сумрачный букет хаоса, пока лишь зерном залегший на его душе.

Почему-то, я знаю, что могу помочь. Откуда…

Вдох…

Я успокаиваю себя, убирая лишние эмоции, и примиряясь с давно принятым решением.

Выдох…

Золото меча сливается с холодной и беспощадной силой, как веер раскрывшейся в моей душе.

Я знаю, как бороться со злом, и я привык вычищать миры от тварей.

…Ладонь обожгло светом, и рябь мелкой волны потекла по клинку.

Я не воюю со злом, но всегда вычищаю заразу.

…Рябь коснулась узора и проявилась призрачными перьями на золоченой гарде.

Война – это процесс, забирающий жизни с обеих сторон. Я же всегда веду только зачистку.

…Серебристое лезвие раскаляется, приобретая жемчужно-белый оттенок. Почти прозрачный, как лед.

А зачистка всегда ведется с холодной и расчетливой головой.

…Тепло золотого света сливается с зеленоватым оттенком моей решимости. Вкрапления тьмы и хаоса шепчут, подгоняя вперед. На лице глухой шлем, но под ним ясное спокойствие и рабочий взор. Я открываю портал через весь мост и ступаю в островной город.

Правосудие должно вершиться недрогнувшей рукой и с ясным умом.

.

Времена шли, и мимо пролетали столетия.  Мы спасли наш домен, но думаю, быстрее было бы сдаться соседям. Доминион еще напомнил формально про возможность слиться границами,  но, как ожидалось, наш старший вновь отказал. Мы пошли долгим путем, и Арияр… исчез. Чтобы через сотни тысяч лет пригнать к границам увядающего Колеса огромный, битый в сотнях сражений, шестикилометровый космический корабль. Полный неживого экипажа, прошедшего безмолвную тишину черного космоса.

А потом, как-то случайно, словно не было паузы в миллиарды лет, я нашел своего единственного и бессменного учителя. Ну а тот, по случайности помог собрать, казалось бы, потерянных разумных.

И вроде бы мы перебрали всю свою память, забираясь в глубочайшие недра богатых осколков воспоминаний. Но руки пустовали без привычного арсенала.

Тогда мы вернулись в старую пещеру, ту самую, откуда я начал свой путь. Распечатали хранилища, посмеялись над прошедшими годами. После чего, наконец, наша память завела в оружейку, где знакомыми словами нас встретили неизменные вечные спутники.

.

Я сидел на диване, покачивая домашним тапком на закинутой ноге. Задумчиво вслушиваясь в воркование и заискивающие голоса в голове, поглядывал на своего рыжего учителя напротив. Двое парней вились вокруг него, пока еще не распуская без дозволения руки. Один – огненно-алый с копной  волнистых волос. Другой – льдисто-белый, спокойно и текуче обхаживающий своего признанного хозяина.

Лишь иногда я позволял себе коснуться их связки, на что получал новую порцию хищного и томного взгляда от алого.

Похабники… стоило только подать идею…

Где пролегает граница трансформаций у могущественных артефактов, если им ничего не стоит обернуться хоть дамским кинжалом, хоть длинной глефой? Может быть, ее нет? А все границы пролегают только в наших умах, мешая разумным переступить дозволяемый порог?

Кто как не мы вольны принимать и развивать то, что даровано по жизни?

Я отвлекся от близнецов, поднимая взгляд на подошедшую напротив фигуру. Статный мужчина с солнечными, чуть светящимися волосами, остановился и выжидающе замер, вслушиваясь в мою реакцию.

Хорош… Даже прекрасен. Я протянул ему руку, приглашая сесть рядом. Он кивнул, на миг прикрывая яркие золотые глаза. Простые светлые одежды тихо прошуршали, когда он опустился на диван, а грива волос текучей волной легла по плечам, прикрывая вышивку из пернатого узора.

Я улыбался и изучал его снова. Признаюсь, он сделал себя лучше, чем я себе его представлял.

— И как мне теперь тебя звать, золотце? – чуть иронично, пряча волнение спросил я, не находя куда мне деть руки.

— Как именуешь… — ответил он мягким баритоном, знакомым мне многие жизни подряд. – …Хозяин.