Ацестер

Феномен ацестеров появился в первые годы Катастрофы и до сих пор остается загадкой. Несмотря на столетия исследований, механизм их появления и обретения силы остается не более чем неподтвержденной теорией. Достоверно известно лишь одно: в какой-то момент обыкновенный, ничем не примечательный ребенок получает способность к феноменально-быстрому обучению и обработке информации. Эта особенность общая у всех видов ацестеров, как и болезненная тяга к чему-либо. Проявляться она может любым образом от предпочтений в еде до образа жизни, доходя до мании или смысла существования. Избавить ацестера от обретенной зависимости невозможно: она прорастает в глубины психики и является побудительным стимулом для самосовершенствования и развития.

Ацестеры, как и положено живым существам, разнятся по силе, обширности возможностей, скорости обучения и поглощению информации. Понять потенциал ацестера несложно: он проявляется в их зависимости. Чем уникальнее объект привязанности, тем сильнее и многограннее проявится талант, но тем крепче зависимость, доходя в пиковых случаях до естественного импринтинга исключительной силы. При подобной зависимости возможно развитие ацестера высшего класса, но лишь в случае постоянного близкого присутствия объекта импринтинга, иначе вероятный цеста-класс погибает менее чем за десять дней. По причине сложности верной диагностики такого рода привязанностей и огромной смертности потенциальных ацестеров высших классов, их крайне мало, и каждый из них является достоянием государства.

 .

Из пояснительной лекции мастера-психолога Лабермана Доорана

«Ацестеры и их особенности»

318 год новой эры

 

.–   Не знаю, слышишь ты меня или нет… – голос прервался, сбился на глухой шепот. – Если я не ошибся, и это – лишь паралич из-за действия токсина хоски, наложившегося таким образом на действие обезболивающего и яда каприса, через который ты ломился, то ты должен меня слышать. Если в сознании.

Мне хотелось орать: «Да, я слышу, Ле. Я все слышу! Я все понимаю, но не могу даже глазами пошевелить!» Но я не мог. Да и не нужно было от меня ничего… Не в этот момент. А Леахан продолжал говорить, аккуратно и бережно снимая с меня больничную одежду:

–   Если ты слышишь, возможно, ты меня проклянешь или заклеймишь презрением, как других. Таких же… ненормальных.

О чем это он?

–   Но я… — хриплый смех, полный застарелой боли и накатывающей истерики оказался для меня неожиданностью. – Знал бы ты, как сильно мне хотелось это тебе сказать… и как боялся я не то что словом… взглядом выдать себя. Но сейчас можно… Можно сказать. – меня бережно подняли на руки и опустили в теплую воду, остро пахнущую сложной смесью каких-то лекарств. – Сказать, что люблю тебя всю сознательную жизнь…

Что? Как… Да что он…

Мысли метались в голове, словно песчанки перед бурей, так же бестолково и бесполезно. Неожиданное признание было словно лобовой удар, разом сотрясший мои мозги и выбивший связные мысли.

–   О, Великая Мать, как же сильно я тебя люблю… Ты мое безумие, мой смысл жизни, то единственное, ради чего я готов на всё. Без исключения. – тихий голос пришиб метания, вынуждая меня вслушиваться в бессвязный шепот. – С подросткового возраста, когда я впервые увидел тебя тогда, в клинике, когда проходил реабилитацию после амнезии. – полный горечи голос резал болью и глухим отчаянием. – Я увидел тебя в пятнадцать лет на третий день новой осознанной жизни, когда еще ничего не знал о нашем мире, и с тех пор не могу забыть и выкинуть из души. Я пытался! Знал бы ты, сколько раз я пытался, пробуя забыться в бессистемных связях. Но… Ты как помрачнение… От одного взгляда. Тогда, через панорамное окно…

Голос прервался глухим злым всхлипом. Сильные руки размеренно и профессионально обмывали мое безвольное тело, смывая липкий пот и раздражающую воспаленную кожу медицинскую антибактериальную присыпку, которой пользовались для ухода за коматозными больными.

–   Знаешь, я смирился. Понял, что мне достаточно находиться рядом и заботиться о тебе. Понял в семнадцать, когда ты загремел в реанимацию, сорвавшись со скалы. Тогда же я начал учиться: твое окровавленное тело в кустарнике оказалось очень действенным стимулом…

Голос прервался. Ле вновь поднял меня на руки и куда-то понес. По дороге он молчал, но когда он уложил меня на жесткую поверхность операционного стола, продолжил:

–   Мне пришлось изучить медицину настолько хорошо, насколько это возможно. – кожи коснулась холодящая влажная ткань, защипало.

Обрабатывает повреждения? В госпитале мне не особо уделяли внимания: я изначально считался безнадежным. Все тело болит от пролежней и воспалений на коже, которые сейчас аккуратно и тщательно обрабатывает Ле.

–   Ты знаешь, что я получил звание лекаря-универсала цеста-категории менее чем за год?

В голосе плеснуло удовлетворение, а я мог лишь молча изумляться. Цеста-категория… Высший разряд! Менее чем за год…

–   Меня настойчиво приглашают работать в стационарном госпитале, но я предпочел должность отрядного врача. – тихий вздох, мои волосы взъерошили холодные пальцы. – Потому что помню, как долго твое изломанное падением тело ждало своей очереди перед перегруженной раненными реанимацией. Если бы тогда я знал и умел то, что сейчас… Тебе не пришлось бы так долго… — голос вновь утих. – Я выучился. Я знал и умел ВСЕ, что могло потребоваться врачу в поле. Все твои ранения я обрабатывал сразу. Так, как мог и умел. Лучше никто бы не сделал! Я знаю…

Ле утих, застучал стеклом о стекло, словно помешивал что-то.

–   А потом вы застряли на том проклятом плато накануне миграции огненного гнуса, а бот эвакуации все никак не мог долететь… И никто из нас не мог воспользоваться работающим и готовым к полету транспортом, оставленным на причальной площадке. – спокойно продолжил своеобразную исповедь старый друг. – Тогда я начал учиться на пилота… Это оказалось несложно.

Кожи вновь коснулись чуткие пальцы, смазывая прохладной мазью, унимающей сводящий с ума зуд и нестерпимое желание до крови чесать воспаленную кожу.

–   Через четыре месяца обучения я сумел вывезти тебя из ловушки в долине Сирас… Да, это был я… неизвестный вам пилот ворованного десантного бота. – сильные пальцы осторожно коснулись ребер, принося облегчение. – Потом – подобрать при спуске на хребте Хир, когда вы застряли на скальном карнизе при обвале, завалившим единственный проходимый перевал… Да, я и альпинизму научился, заранее, словно чувствовал… иначе не смог бы подняться по отвесной скале и дойти до форпоста. Еще через полгода – спешная эвакуация в болоте Явира. Ты тогда, помню, долго орал на бойцов за то, что они меня упустили из виду. Даже требовал вернуться… У меня требовал. Это я сидел тогда за штурвалом в закрытой кабине. Знал бы ты, как я в тот момент был счастлив… потому что ты обо мне переживал. – Ле вновь запнулся. – А когда вы заблудились в джунглях Фирроса, я понял, что надо учиться у егерей и следопытов. Я научился. Ориентироваться в лесу, читать следы животных, находить путь и замечать опасности. Когда нас засыпало в пещерах, начал учиться подрывному делу и спелеологии. Я всегда учился, Нисс. Всему, что было нужно. Что угодно, лишь бы ты жил…

Тихие слова резали словно нож. Я ведь все это знал! Видел! Но не осознавал! Еще и злился, каждый раз находя на базе потерявшегося по пути Леахана. Не брал за труд задуматься, как же он вернулся. Как? Как тот вроде бы хрупкий парень сумел сделать то, что оказалось не под силу нам, тренированным и физически сильным бойцам. Не замечал, сколько раз он садился за штурвал бота, сколько раз нас вытаскивал из казалось бы безнадежных ситуаций…

Медик. Пилот. Альпинист. Снайпер. Подрывник. Техник. Следопыт… что еще я о нем не знаю?

Понимание прошибло разум раскаленной иглой: ацестер! Ле – ацестер! А я… Я его зависимость, то единственное личное безумие, толкающее подобных ему к вершинам познания. Великая Мать… Ацестер! Сокровище нашего Форпоста, о котором мы не знали двадцать лет! О котором не знал Я!!!

–   А теперь это… – дрожащая рука ласково погладила меня по щеке. – Когда было принято решение об эвтаназии, у меня едва не остановилось сердце. – кожу обожгло тепло дыхания, мягкие губы коснулись щеки в мимолетном поцелуе. – Нисс, если ты погибнешь, я не смогу жить… Рядом с тобой я могу что угодно. Я могу стать кем угодно. Но без тебя… — кончик пальца скользнул по моим губам, легонько, едва касаясь кожи и не бередя глубокие болезненные трещины. – Я не буду жить без тебя. Не смогу. Ты – весь мой мир. Всю мою жизнь. Сколько себя помню, ты – моя душа, смысл существования.

В голове звенела гулкая тишина. Ни единой внятной мысли. Глухой ступор. От услышанного. Ле говорил искренне, я это понимаю, не совсем же дурак, но…

–   Я помню, ты не приемлешь подобного, ты осуждаешь любовь мужчины к мужчине. Я это знаю. Понимаю. И никогда не смогу сказать тебе всего этого в глаза. – палец исчез чтобы вновь вернуться, легонько смазывая потрескавшуюся кожицу остро пахнущей мазью. – Сейчас я наговорил лишнего. Поддался порыву… – тихий всхлип. – Если ты это слышал… ты меня будешь презирать. А если об этом узнают другие…

Голос утих в судорожные вздохи, словно Ле быстро-быстро дышал, сглатывая накатывающие слезы. Но рука не дрожала, с точностью машины обрабатывая раны.

Проклятье… Сколько раз я ему это говорил? Сколько раз проходился по мужеложцам с язвительностью и брезгливостью… высказывая свое презрение и отвращение? А он… А он молчал и со всем соглашался, не единым жестом или эмоцией не выдавая свое состояние и, полагаю, боль и страх.

Тихие слова «Я не буду жить без тебя» сверлили разум. Простая констатация факта, высказанная на всплеске эмоций правда. Стоит мне погибнуть, и он в тот же миг последует за мной.

–   Я хранил в тайне свои возможности и навыки, я старался ничем не выделяться, и, считаю, у меня это получилось. Я знаю: если о том, что я ацестер станет известно на Форпосте, тебя отдадут мне, не считаясь с твоим мнением. Я этого не хотел. – тихий всхлип. – Я и дальше молчал бы, но… я не мог позволить, чтобы тебя отключили от системы жизнеобеспечения и ввели яд…

Услышанное придавило многотонной плитой, мозг клинило на мысли, что меня любит старый друг детства! Мог бы шевелиться, меня бы трясло от эмоций, но… на счастье, безвольное тело так и оставалось безвольным, и впервые за эти четыре месяца паралича я порадовался своему состоянию. Потому как холодная логика жестоко подтверждала сказанное Ле, легко вытаскивая примеры из прошлого, поступки, которым я не находил оправдания, поскольку они были… беспричинными. Для друга – да. Даже для самого верного друга такие поступки были странными, но вот для любящего человека… Для ацестера…

Он ушел со мной в дальний гарнизон, добровольно записавшись в кадетский корпус. Он бросил все, что имел и без единого слова возражения принимал все издевки сослуживцев за свою девчачью внешность и подростковую нескладность, от которой долго не мог избавиться. Он работал с моим отрядом, неспособный прижиться и сработаться с агрессивными отморозками, ни во что не ставящими «тощего дрыща» и «бесполезный балласт». Терпел их оскорбления и молча делал свою работу, даже не пытаясь найти с ними общий язык после серии неудач. А я этого не замечал. И не понимал…

А Ле продолжал говорить, увеличивая мой груз вины и нестерпимого стыда:

–   До сих пор не верится, что мне позволили спасти тебя и отдали… разрешили самому за тобой ухаживать. Хоть какая-то польза от моего статуса лекаря класса «Цеста». – Ле зло рассмеялся. Хрипло, с надрывом. – А еще я обещал помогать в госпитале, если мне тебя отдадут. Уйти из отряда и заняться стационарной практикой. Это была цена за твою жизнь. Всего-навсего работа по востребованной специальности… и возможность получать необходимые лекарства. А ведь могли потребовать что угодно. Я бы согласился, Нисс. На что угодно, если это могло бы сохранить тебе жизнь

Леахан закончил обрабатывать повреждения на лице и аккуратно перевернул меня на живот. Мгновения тишины, прервавшиеся короткой злой руганью: вся спина – сплошная рана. Кожа опухла и воспалилась настолько, что малейшее прикосновение вызывало острую боль, к которой я успел привыкнуть.

–   Подожди… Сейчас…

Тихие удаляющиеся шаги, шум переставляемых сосудов и каких-то пластиковых коробок, недовольное ворчание. А я как-то резко успокоился. Если Леахан рядом, мне незачем переживать. Потому как если кто и сможет вернуть мне подвижность и убрать этот проклятый паралич, так это он. Если ему это удастся… я засуну свои принципы и предубеждения так далеко, как только возможно и сделаю всё, чтобы Ле был счастлив… со мной. Даже если мне потребуется самому себе сломать мозги и психику!

У меня было время подумать.

Четыре месяца в темноте, запертый внутри собственного безвольного тела… слыша все, что говорят вокруг меня…

О, я многое услышал. Больше чем мне бы хотелось. Многое понял. Это было больно – крушение идеалов и веры в других. А еще я помню тихий шепот Ле, умоляющий меня не сдаваться, жить наперекор всем, словно он знал, что я слышал. Знал или догадывался. И делал все, чтобы я не утратил желание жить. Даже тут он защищал меня.

Ле вернулся, стукнула тяжелая стеклянная банка. Мгновение тишины и неизвестности, и спины касается вязкая холодная масса.

–   Это – моя личная разработка. – голос Ле уже не дрожал: взял себя под контроль. – Я опробовал ее на себе и твоих бойцах. Сильное заживляющее средство, хоть и неудобное в использовании: слишком липкое и пачкающее. Но сейчас… не думаю, что тебя сильно смутит синий цвет?

Мог бы – ответил бы, что СЕЙЧАС меня не смутит, даже если он меня в клеточку покрасит. Да хоть в цветочек! Но я не то что сказать не мог, я даже глазами пошевелить не в состоянии. Бревно-бревном… только дышу на инстинктах. И все остальное тоже делаю… под себя. На инстинктах.

–   Самые сильные повреждения кожи заживут за три-четыре дня, если правильно ухаживать.

Уточнение бессмысленное: я знаю, что Ле будет ухаживать так, как никто и никогда за мной не ухаживал. Тем более, в госпитале, где меня считали безнадежным… и не сильно старались. Зачем, если все равно по истечению стандартного срока итог один – милосердная безболезненная смерть.

.

* * *

.

–   Командующий?

Леахан удивленно моргнул, глядя на стоящего на пороге мужчину, но быстро спохватился и подвинулся, позволяя нежданному гостю пройти.

–   Как мой сын? – в лоб спроси он.

–   Жив. – тут же ответил парень. Без колебаний и сомнений.

–   Он или его тело? – уточнил мужчина.

По смазливому лицу пробежала тень возмущения.

–   Я говорю о нем, не о его теле: если бы разум погиб, я бы не держал тело живым. – парень прогреб волосы, сумрачно глянул на мощного мужчину. – Его мозг подает активность, присущую бодрствующему сознанию. Я полагаю, его состояние вызвано параличом. По какой-то причине сигналы мозга не доходят до нервной системы тела. Или неверно интерпретируются. Возможно, это результат комбинированного действия группы токсинов и ядов, попавших в его кровь и вошедших в реакцию с боевым обезболивающим. Я еще не разобрался.

–   И как ты это видишь?

Самый молодой и талантливый медик Форпоста приглашающе махнул рукой. Командующий Нерияр проследовал в просторный зал, заставленный непонятной аппаратурой кустарного производства. В центре над мягкой кушеткой неподвижно висел в воздухе его сын.

–   Как?

–   А… — парень рассеянно глянул на тело. – Изменение гравитационной постоянной под эмиттером позволяет добиться состояния, близкого к невесомости. Так на теле не появляются пролежни и не травмируется кожа. Я использовал часть двигательного блока с разбитого десантного бота…. – Леахан прервался. – Простите, я увлекся.

Мужчина задумчиво смотрел на невысокого худощавого паренька, осматривал помещение и вновь возвращал взгляд на пацана.

–   Ацестер…

Парень дернулся, но не стал спорить с очевидным.

–   Почему не сказал?

Он не ответил. Лишь отвел взгляд. Он обязан был упомянуть о своей гениальности. Ацестеры – достояние того форпоста, на котором рождаются. Такие гении – величайшая ценность, ради них убивали не глядя… делая ВСЕ, чтобы никак и ничем не задеть столь бесценное существо.

–   Если у тебя получится, и мой сын очнется, я вас благословлю. – неожиданно произнес Командующий.

Ле икнул, растерянно глядя на мощного мужчину.

–   Когда этот придурок очухается, я его на тебе женю, раз ты так сильно его любишь. – мягко и вкрадчиво, как для идиота повторил Нерияр. – И прослежу, чтобы ни одна скотина не посмела открыть пасть и что-то вякнуть.

Никто и не вякнет.

Мнение Нисса никого волновать не будет, если он – это плата за жизнь и благополучие ацестера. Первого за пятьдесят лет. Ему простят все и закроют глаза на ЛЮБЫЕ его заскоки, потому как ацестеры – гарант выживания Форпостов в новом мире. Их услуги арендуют за огромную плату. Его в качестве медика сдали на два месяца в соседний Форпост за три десантных бота и три тысячи литров топлива. Всего лишь медика! Знали бы, что он – ацестер, за его услуги запросили бы впятеро больше. И им бы заплатили без возражений.

Леахан невнятно квакнул и промямлил:

–   Командующий… Ваш сын… Он в сознании… Он все слышит…

Мужчина хмыкнул.

–   Вот и замечательно. Слышал, сын? Если у Леахана получится тебя вылечить, так и знай: я тебя на нем женю. – в громком командном голосе прорезалась язвительность и незавуалированная угроза. – И посмей только сдохнуть! А ты… — взгляд переместился на поникшего парня. – Полагаю, пока Нисс в таком состоянии, говорить о длительном будущем бессмысленно?

Ле опустил голову.

–   Эх… повезло же идиоту… — в низком голосе промелькнула досада. – Если что-то потребуется – обращайся. Ты получишь всё.

Еще раз осмотрев довольным взглядом опешившего и откровенно испуганного парня, Командующий всея Форпост Миарар, покинул дом, оставив его хозяина медленно переваривать сказанное.